Стриж и Шапка
Наталья Макарчук
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 93924 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Стриж и Шапка - ПЕРЕСЕЧЕНИЕ - Шапка явился на площадь и водрузил себя на самое видное место: мраморную тумбу возле стелы. В тумбе был фонарь, до Шапки он смотрел вверх и освещал стелу. А стела стояла в чаше фонтана, и в этом роде она была единственна на всю Европу. Шапка же был единственный, кого в таком приметном месте никто не замечал. Шапка приходил сюда погрустить. Обычно ему это было приятно. Стриж сидел на скамье под аркой и знал, что арка скоро рухнет. Он так и видел, как дуги арки крушатся, падая вниз ломаными контурами, хотя это было совсем не его дело. Стриж даже достал блокнот, где принялся аккуратно чертить и считать частности крушения. Тут ему стало неловко перед аркой, и блокнот убрался. «Вот идиот», - думал о себе Шапка. «Только бы арка не стала мне показывать, как буду умирать я», - думал о мире Стриж. Шапка грустил, но как-то без обычного удовольствия. Стрижу стало темно, поэтому он пошел домой, пожелав арке всего лучшего. Шапка наблюдал, как тщательно одетая личность диагонально пересекает его площадь, погрузив руки в карманы и с таким видом, словно перебирает в них достоинства общепризнанной реальности. Стриж споткнулся о нечто, пересекающее его путь домой, и обдал отчуждением типа в черной шапке, из-под которого выбивался клочковатый свет. Шапка свился пружиной, чтобы спросить у Стрижа что-то ключевое, но он никогда не умел разговаривать с незнакомцами. Стриж потянулся к Шапке, так осторожно, что щупальца любопытства пошли окольными петлями через звезды, спустились по стеле и нерешительно колыхались над головой Шапки. Шапка вообще-то был завершенной и самодостаточной личностью. А за мир по этому поводу он сильно переживал. На всякий случай шапку старался не снимать. Стриж про мир знал все необходимое и поразительное, но никакого внутреннего успокоения или само-ясности из этого не следовало. У Стрижа был личный психолог. Теперь Стриж и Шапка хотели сказать друг другу слов, с которыми и обращаться-то не умели. Тогда Шапка схватил Стрижа за плечи, врылся в его черезплечную сумку, нашел блокнот и написал на обороте погибающей арки: «Эй, чувак… так надо… мы заключим соглашение… и потом будет ясно». Вот такой бред написал Шапка. Каким-то кривеньким почерком. Стриж с достоинством забрал блокнот и на чистом образцово написал: «СОГЛАШЕНИЕ». И проставил несколько пунктиков. Шапка долго метался зрачками между видом Стрижа и «Соглашением» – и наконец предложил сесть рядом, на вертикальный свет фонаря. Так и сказал: - Садись со мной рядом на лампочку, уточним пару моментов, что ли… Тогда Стриж наконец улыбнулся. -УПОМИНАНИЕ- - Вы спрашиваете, какие у меня новости? У меня теперь есть друг. У него есть черная шапка, он никогда ее не снимает. Нет, никто не проверял, зачем это. Просто так считается, это как легенда, как образ, что вы в самом деле. Не снимает, и все. Его называют Шапкой. Это удивительное существо, оно не умеет улыбаться, разве что скалится и ухмыляется, - и абсолютно счастливо. Шапка учится, работает, у нее есть семья и друзья, но это все... ну не то. Не в том важность, потому что он талантливый, странный и одинокий. Он не боится слов и мнений. У него какие-то непонятные знакомства и туманные занятия… Что? Как его настоящее имя? Я не знаю. Какого он пола?! Я не знаю! Я не спрашивал, когда как, наверное… Как? Зачем он мне такой нужен? Что вы, Наталья Васильевна. Вы что. Это мой лучший друг! Шапка – мой лучший друг. Почему? Как вы сегодня неудачно ставите вопросы... Ни почему. Это его внутреннее, неотъемлемое свойство. Шапка мой лучший друг. Что это значит? Вот опять… Если уж вам так интересно, могу показать вам «Соглашение». Да нет же, причем тут соглашение! Соглашение совсем ни при чем. Соглашение – это символ, а лучшие друзья – это самое реальное, что теперь есть у нас на двоих. Я? Со мной все в полном порядке. Будет. Я уверен. Стриж благодарит, прощается, уходит. Он дышит как раньше и знает, что у него есть лучший друг Шапка. Шапка, который никому ничего не сказал. - СОГЛАШЕНИЕ- Стриж и Шапка никогда не правили «Соглашение». Стриж и Шапка никогда не перечитывали «Соглашение». Быть может, они никогда его и не писали. Оно было такое: «Я твой лучший друг, и ты мой лучший друг. Мы будем лучшие друзья, какие только бывали. Мы будем думать друг о друге раньше, чем о себе. Я буду делать все то, что ты от меня ожидаешь, вести себя, как твой лучший друг, и ты будешь вести себя так, как я хочу, как я вижу своего лучшего друга. Мы будем делать так, потому что мы лучшие друзья. Мы будем делать так, потому что нам это нравится и нужно. Я буду честен с тобой настолько, насколько ты хочешь. И ты не будешь лгать мне о том, о чем я не хочу. Я все буду знать о тебе, даже если пока не знаю. Я все отдам за тебя, хотя сейчас и представить себе этого не могу. Мы будем лучшие друзья, чего бы нам это не стоило. Ты мой лучший друг – и я твой лучший друг, пусть даже мы и не знаем как следует, что это такое». - ПРИГЛАШЕНИЕ- Шапка щурится и то натягивает шапку до носа, то поднимает на кончики ушей. - Стриж. Ты придешь ко мне в гости? Пожалуйста. Стриж роется в бумагах, он ведь работает, а Шапка отвлекать его пришел – не мог всего лишь позвонить. - Разумеется, приду. Я рад, я рад, что ты меня пригласил, Шапка. - Только, Стриж, понимаешь, в общем, ко мне в гости нужно ночью приходить … как бы… днем всегда кто-то и нечто такое есть, и тогда там не мой дом и не я… а ночью... как раз он самый я, к которому тебя позвать хочу… ты ведь придешь ко мне ночью? Стриж такой важный, занятой, заметно, как он старше и умнее мрачного щуплого Шапки. А Шапка жмурится от стыда, как будто делает что-то плохое или глупое, хотя ему обычно плевать как оценят то, что он сделает, а сейчас он даже уверен, что все делает правильно. Стриж высовывается из-под бровей и выразительно молчит на Шапку. Стриж сейчас не думает ничего плохого, ведь знает, что Шапка не хочет, чтобы друг сейчас думал о нем плохое. Когда-нибудь, наверняка, Шапка захочет, чтоб лучший друг подумал о нем плохо, такой он, этот Шапка, и Стриж так и сделает. Но уж точно не сейчас, ведь сейчас Шапка такой маленький, что его шапка свисает ему до колен, а лампы на потолке кажутся небесными телами. - И пусть ночью. Что тут такого. Я приду. Ты только встреть меня где-нибудь, - отвечает Стриж и слышит, как из-за ножки стола тихонько высовывается его робкое волнение. -ДЕШИФРИРОВАНИЕ- Шапка так редко нервничал, что сейчас это было для него совсем мучительно. Поначалу Шапка не собирался переживать. Но он думал так: Стрижу наверняка будет приятно, что Шапка сейчас волнуется, и раз они пообещали делать друг для друга все, что делают лучшие друзья, то Шапка так и сделал: весь переполнился волнением и тщательностью. Поставил на крыше палатку. Выволок кучу проводов. Расставил термосы – чайные, шоколадные, глинтвейновые. Шапка придирчиво выбрал много музыки и пару фильмов. Шапка долгими убеждениями уволок у кого-то там телескоп. Шапка воспользовался чужими симпатиями и ему наготовили кучу вкусностей. «На хрен поваров, в другой раз позову», - так и сказал им Шапка. Шапка составил список вопросов, какие интересно услышать Стрижу, и список тем, чтобы Стрижу было приятно, что Шапка ими интересуется. Всяческая подобная суета и тщательность были вновинку для Шапки. Подобная чуткость к другому человеку были для него невероятностью. Шапка с любопытством и удовлетворением наблюдал, как все это противоестественное его натуре осторожно, легонько проникает в него. Чуть шевеля черную челку. Чуть холодя мочки ушей. Чуть подрагивая на кончиках мизинцев. Шапка мнет пальцы и ждет Стрижа. И вот Стриж метается по крыше, жадно глотая новые ракурсы, собирая охапками незнакомые ощущения, и частым пунктиром восхищается Шапкиной гостезаботой. Шапка угрюмо сидит поближе к краю, уткнув нос в колени и сжав зубы. - Нужно рассказать что-нибудь друг о друге, - предлагает Стриж. - Я не умею задавать вопросов. Не любопытный до хамства, - бурчит Шапка. Стриж вырывает из блокнота листок, двумя штрихами рисует человечка, возмутительно похожего на себя, и протягивает Шапке из-за спины. Шапка вынимает листок и карандаш из пальцев друга и подписывает сверху: «Стриж». Стриж подрисовывает рядом маленького Шапку. Продолжение следует, и крыша покрывается изрисованными листками. Взгляд у Стрижа синеоблачный, улыбка – всепокоряющая, тело подтянутое. Стриж обожает вставать рано, чтобы все успеть. Зарядка для глаз и дыхания, кофе и бегом к зеркалу. Стриж хочет соответствовать своему окружению, очень важно нравится людям – и себе. Надевает голубые выглаженные джинсы, белые носки, пиджак – как сидит! – из-под которого торчит фланелевый серый капюшон и манжеты. Стриж за чистоту и приятные запахи, но когда надо – совсем не брезглив и не капризен. Щелкает пальцами, дважды в прыжке оборачивается, успев за это время продумать и предусмотреть все необходимое, и – вперед! Стриж с безграничной искренностью любит людей, мир и свою жизнь, и по-настоящему улыбается каждому встречному и знает, что когда-нибудь вот так случайно улыбнется будущему лучшему другу. Шапка всегда в черной шапке и ему в голову не приходит улыбаться, а взгляд настороженный и критичный. Шапка знает, что скоро умрет. На исходе ночи прислоняется к стеклу длинными пальцами и прикидывает, не попалось ли сегодня в мире чего-нибудь, что стоит взять с собой в смерть. Ничего такого не находилось, и Шапка забирается в кровать смотреть сны про себя. Нежные черные пряди покрывают его щеки и губы, и спящий Шапка очень похож на девушку. Стриж не признает людей без талантов, способностей, дела по жизни, отличительной достойной черты. Он-то насыщен этим сполна, и общается только с такими людьми. Он молодец – и многим помогает стать такими же. Добрый Стриж. У Шапки нет никаких талантов. Ничем не занимается. Но все упорно думают, что Шапка умен, красив и гениален – словом, крут. Музыка, которую слушает Шапка, книги, которые читает Шапка, фотографии,которые делает Шапка, шутки, которыми незаметно ранит Шапка – все считают оригинальным, особенным и достойным обожания. Шапку это раздражает, Шапке вовсе не нравится беспричинно быть культом, - и он не отвечает на звонки, сидит в оффлайне и спокойно может не выходить из дома неделю. Шапка с самого начала – в роли наркотика такую вызывает у окружающих неконтролируемую симпатию и зависимость. От него всегда чего-то хотят, добиваются внимания, благосклонности, отношений, близости. А Шапка говорит так: - Одиночество – это естественное состояние человека. Мужчина или женщина всегда ищут себе компанию. Но человек – ему лучше быть одному. Так что Шапка всегда один, и никто не может сказать – я знаю Шапку, или – у меня на него больше прав, или – мы вместе с Шапкой. Стриж всегда в состоянии поглощения информации. Стриж обожает знакомиться и общаться с самыми невероятными личностями, и ему нужно, чтобы он кому-то нравился – не просто, а как равный по успеху, таланту, внешности. Стриж любит списки, традиции и названия. Стрижу нужно обязательно часто перемещаться в пространстве, времени, культуре. Мало чего, что Стриж не умел бы делать или чему не планировал научиться. Воплощение успеха и целеустремленности, этот Стриж. Да, он еще - здорово рисует. Всегда найдет минутку зарисовать что-нибудь, вещь, взгляд, мысль, событие, шутку. Когда Стриж рисует, то отдыхает и знает, что когда-нибудь найдет того человека, который сможет как-нибудь ихобразить и его, звуками, словами, ощущениями и объяснить, что же такое он, Стриж, есть, и что от него, Стрижа, останется, если забрать все его умения, интересы, дела, развлечения, мысли, друзей, чувства, списки и названия. Ведь что-то останется? А вот Шапка разве что бегать любит. Кругами по стадиону, бесцельно по переулкам. Бежать и ни о чем не думать. Бежать и вслушиваться, как работает организм. Бежать, сжигая мусор впечатлений. Бежать одному. Бег как способ медитации. Бег – как изъятие. Еще Шапку радует ездить работать с отчимом-геодезистом. В поля. Приборы и много чисел на свежем воздухе. Вдвоем – и вроде по отдельности. Шапка хорошо относился к отчиму – это был редкий человек, который ему не навязывался. В отличие от матери, он не приставал с нравоучениями и «сними ты этот мешок с головы!». Шапка сообразительный геодезист и выносливый бегун. Но вот как-то мир он выносить не может. И сообразить, как и почему в нем жить – тоже. Нет никакой координатной привязки. Шапка даже боится, что если скоро не умрет, так с ума сойдет, потому что и так живет большей частью в себе, а не в реальности. Реальность – это просто зеркало, в котором Шапка рассматривает себя под неожиданными углами. Когда зеркало разобьется, ничего для Шапки не изменится, он уже будет уметь смотреть на себя без зеркала, а сразу, внутренним взором. Но втайне от себя Шапка рассчитывает, что появится в зеркале что-то еще, кроме него. Шапка не ожидает, что это будет конкретное существо вроде человека. Но уверен, что с ним подружится. Стриж в это время учится в двух универах, ходит на несколько курсов, занимается спортом и любит здоровую пищу, работает на полусвободном графике, рисует, пишет, музицирует, ездит по фестивалям, на пикники и в гости, читает газеты и делает ремонт, готовит семье ужины по выходным и встречается с девушками, никогда не откажет помочь и ухаживает за цветами. Стриж – считает себя ленивым, жадным, ограниченным злыднем и знает, что точно должен встретить гораздо лучшего и доброго человечка, который объяснит ему нечто важное про покой… про упорядоченность… про удовольствие быть собой, без всяких исправлений и бесконечных совершенствований. Шапка ходит на тусовки, в гости, на дачи, концерты, дни рождения, в университет, по магазинам, гуляет один, вдвоем и с компанией. Шапка отстраненно слушает болтовню, бросается своими мнениями, скупо участвует в спорах, содержательно молчит, задает вопросы людям, если уверен, что получит значащий ответ. Шапка редко думает, что можно-нельзя, что прилично-возмутительно, что опасно-разумно. Шапка во всем участвует – но наблюдателем, критиком, любопытствующим, и сам не хочет никаких ролей, никаких оценок, никаких связей. Шапка максимально возможно свободен от внешнего мира. Шапка ни к кому и ни к чему не испытывает мало-мальски заметных чувств. Но Шапка знает, как ему иногда хочется, хочется, всеми силами хотения хочется – деть себя куда-нибудь, принадлежать чему-нибудь, обрести что-то, кроме себя!.. Тогда Шапка спускает шапку на лоб, ресницы спутываются с челкой, Шапка не отвечает на вопросы и зябко обхватывает предплечья пальцами. Шапка-мальчик уходит, включив плеер и обидно ни с кем не прощаясь, или Шапка-девочка поистине прекрасно плачет, с отвращением безразличия позволяя лучшим из тусовки чувакам себя утешать и обнимать. Заканчиваются острые карандаши. Стриж садится, как Шапка, подтянув колени к груди, только спиной к другу. Они смотрят на город в разные стороны. Стриж, спина к спине Шапке, спрашивает: - Что для тебя - быть счастливым? - Ха! Так я не хочу быть счастливым. На хрена оно мне надо. Я хочу просто никому не мешаться, и чтобы меня оставили в покое. - Что сегодня с тобой случилось важного? – закуривает Стриж. - В смысле? - Вот я, например, получил предложение лететь в Уфу. По работе. Это будет занятно и хорошо заплатят, к тому же я люблю Уфу, у меня там друзья. Шапка не ленится оценить важность события для Стрижа. - А я сегодня свернул на родную улицу – и впервые увидел ее во всю длину, от начала – до конца, - Шапка повернулся к Стрижу, и по щекам его забегали огоньки, - прикинь только, Стриж, я живу там больше восьми лет, и только единственный раз, сегодня, увидел ее во всю длину! Всю сразу! Все дома, все деревья, все ухабы, все тачки, и даже как будто всех людей, как они там ходили, разговаривали, и запахи, которые там были, и птиц, которые пролетали, за все восемь весен и восемь осеней... Ты наверно думаешь, и хрен ли тут важного? Пффф... Это моя родная улица. В какой-то мере я ее люблю. Себя я люблю безусловно больше, но вот себя-то никогда целиком не видел и не знал. А улицу смог! Значит, не все потеряно. Значит, когда-нибудь я сверну с проспекта и вдруг увижу – себя, во всю длину, со всем, что через меня проходило и что во мне живет. Тогда я наверно очень обрадуюсь. Точняк, Стриж, я чрезвычайно обрадуюсь. - Я люблю названия, - говорит Стриж, - мне нравятся названия улиц, городов, событий. Названия блюд, веществ, запахов, оттенков. Марки вин и машин, породы дерева и лошадей. За каждым неслучайным названием стоит история. Каждое название – это символ, и оно расширяет физическое существование вещи. Каждое название – это возможность подружиться с названным, принять участие в его судьбе. И мне нравится твое название – Шапка. Шапка поправляет шапку и усаживается поудобнее. - Стриж, а мне нравится, как ты говоришь. Может, и я попробую тебе что-нибудь рассказать? Можно? - Конечно, разумеется. Будет здорово. Только ты скажи все-таки, Шапка – ты парень или девушка? - Мне нет нужды решать что-то подобное. Я просто человек. Но все эти типы, это наше общество, требуют каких-то определений, искажают своими ожиданиями, грубо перепонимают под свои стереотипы, так что я все время вынужден ощущать себя то мужского пола, то женского. Хотя ни то, ни другое ни хрена не правда. Считай, как тебе удобней. Мне плевать. Мне хорошо и так, и эдак. Шапка делает невероятное – Шапка рассуждает о себе, но не для себя – а для кого-то. Потому что уверен в понимании. Стриж слушает друга и знает, что Шапка нестерпимо ему нравится. Глаза Шапки поблескивают сквозь черную челку – в рифму с фонарями старого города. Шапка улавливает, что нравится Стрижу, но – как-то в корне по-иному, чем нравится всегда всем остальным, но как именно? - это увлекает Шапку. Тут же и Стриж замечает, что Шапке приятно его расположение, и что Шапка им интересуется, и все эти «нравится» многажды отражаются от Шапки и Стрижа, уводя в запутанную бесконечность, и не разобрать, кто кому первым и сильнее и почему понравился. Так что Стриж говорит: - Здорово все-таки, когда лучшие друзья нравятся друг другу. - Ну-ну, - молчит Шапка. -БЕСПРИЧИННОСТЬ- - Дружище, ты не мог бы раздобыть уазик? - Какого цвета? И кто поведет? – невозмутим Шапка. - А давай белый. А давай я поведу! У Стрижа не было машины. Шапка не хотел водить. Но у Шапки были люди, которые могли одолжить ему любую машину. - Я повезу тебя кататься по городу – а то ты все неправильно про него думаешь. Он напугает тебя и озадачит, восхитит и влюбит. Я расскажу тебе истории, достоверные и вымышленные. Кто где жил и как умер. Что у города общего с тобой и что ты никогда не сможешь понять. Буду рисовать ваш с ним портрет и поставлю подходящую музыку. Отвечу на все вопросы, особенно на те, которые ты не будешь задавать. Я устрою тебе такую культурную программу, что ты уже никогда не сможешь чувствовать себя отдельно от города и его людей. Глаза Шапки раскрыты, шапка на затылке, губы краснеют. Сегодня Шапка – девушка. Она слушает и боится забыть. Всматривается, боясь не заметить. Удивляется, как это Стриж сделал интересными ей столько вещей – и боится в это поверить. Стриж носится залихватскими зигзагами по городу, и за их белым уазиком вьется кометный хвост удовольствия. Стриж знает, как во всем найти красивое и важное. Стриж владеет искусством названий. Мир Стрижа прекрасен так, что даже Шапке хочется в нем остаться. - А теперь – главный номер, - Стриж разворачивает карту города и рисует маршрут пройденного дня, Шапка заглядывает через плечо - и видит контуры своего лица. - Это ты, - смеется Стриж, - похожа? - Похожа, - тихо говорит Шапка, медленно изучая дороги и переулки на своем лице. - Здорово, - радуется Стриж, - здорово, что все получилось. Теперь этот город – и твой тоже. По-настоящему твой. - Спасибо, - Шапка спускает ножки с уазика и тянется носком к земле, - спасибо, мой лучший друг… Стриж стоит перед Шапкой с теплой улыбкой и фотографирует. Шапка резко поднимает ресницы: - Стриж, зачем ты все это сделал? Зачем? Ты хочешь мне понравиться? Произвести впечатление? Укрепить дружбу? Убедить, что все будет хорошо? Зачем, Стриж? - Что ты, Шапка, - смеется Стриж, – что за глупости. Просто ты такая хорошая. Ты вправду хорошая, и мне захотелось сделать тебе что-нибудь такое же хорошее. Просто так. Без других тайных целей. Мы ведь уже лучшие друзья, уже и давно, не так ли? Шапка долго смотрела на Стрижа, то как на лучшего друга, то как на странно приятного молодого человека, то как на чужого с другой планеты. И Стриж испугался, когда Шапка разрыдалась: - Черт побери! Твою мать, Стриж! Первый раз со мной такое... Господи, как же это охренительно круто... Стриж... мне никогда никто ничего не делал – для меня... Вот чтоб просто – для меня... Не потому, что я нравлюсь... не потому, что хотят мне понравится... не почему-то и потому-то... так просто, ненавязчиво... Просто так, просто потому что я – это я... То есть сначала подумав, какая я на самом деле и что я хочу... Стриж, чувак, как же это... как же это прекрасно!.. Шапка счастлива, и от чужеродности этого чувства Шапка рыдает. Всхлипывает, метается и истекает слезами. Стриж обнимает Шапку, гладит по шапке, по волосам, вылезшим на ушки, улыбаясь, тихо выговаривает: - Эх, Шапка-Шапка... Я вижу, ты всю свою жизнь плакала, когда другие улыбнулись бы... Стриж отвозит Шапку домой. Шапка уходит. Стриж довольно смотрит вслед и отъезжает. Шапка оборачивается, пугаясь собственному любопытству, – и видит, что Стриж тоже обернулся. Шапка спотыкается и бежит, бежит очень быстро - чтобы запыхаться, сорвать дыхание и не улыбнуться. Шапка до потери дыхания рада. Так редко встречались люди, которые оборачиваются, а она любит, когда оборачиваются. Человек, который не обернулся, никогда бы не стал лучшим другом Шапки. Стриж оборачивается, видит Шапку, спасающуюся бегством, и краснеет. Какой же это парень. Самая настоящая девушка, дикая, сложная. Которая не смотря ни на что будет – все-таки его лучшим другом. - МУЛЬТИВЕРС- - Стриж, по-любому тебе пора вливаться в мою среду. Это расширит твою точку зрения до кругозора, - заявляет Шапка, - так что сегодня ты не спишь, ты идешь со мной тусить и безобразничать. Ничего не знаю, вечером пятницы отменяются все научные теории и исчезают обязанности! В классном местечке концерт – бесплатный! – и куча клевого народа. Кто играет? А не помню, всякие крутые чуваки с Пустых Холмов, кто-то с Дыр-феста, и будет Жук из Найховичей, о, его тебе надо услышать! Кто придет? Наверняка обещать не могу, зато я покажу тебе Камиллу, и Щуку, конечно, будет Фауст с Гесом, наверно, еще Вешка с Буржуйкой, может, Дерево подтянется. Все, жду на Белке в 19.12! Шапка ведет Стрижа в уютный клубешник, скрытый во дворах, где не ловят мобильники, wifi, так что ничего не мешает общаться, слушать – слушать! - музыку, полностью отдавшись моменту реальности. За столом много народу, Шапку со Стрижом встречают пылко и шумно, словно только с их приходом и начнется настоящее веселье, и продолжают общаться так, словно виделись только вчера, родные влюбленные друг в друга люди. Курят трубки, биди, черные сигареты, мундштуки, дивайсы из магнитных обломков. Пьют разливное пиво, слоистый кофе, морковный сок со сливками, едят салаты из итальянских трав и японских соусов. Обсуждают выборы, войны, образование, политику, и тут же – музыку, сплетни, вечеринки, компы, игры. Даже если кто-то уходит фотографировать музыкантов, то и дело выбегает на улицу позвонить, слишком отвлекается на свою девушку - это не разделяет компании, наоборот, подчеркивает особливость каждого – и значит, его необходимость в сложном общем организме. Кто с дредами, кто в полоску, кто в платье, кто в пончо, кто с тросточкой, кто с ноутом, кто чист и свеж, кто красиво и умно говорит… - Смотри, Щука, ты должен уважать этого человека, у него черный Макбук и черная флешка! - 29 в Москву приезжают «Грибы», но вы все на них не идете, потому что мы с Рыжим в этот вечер даем концерт в Жуковском, так что все будут у нас!.. - В пятницу я еду в Самару по работе, оттуда в Орен в гости, оттуда лечу в Питер к родственникам, возвращаюсь в Москву, сдаю сессию и отдыхать на Алтай на фест… - Завтра тащиться в Царицыно к детишкам и у них на глазах дописывать прогу, по которой, собственно, и буду их тестировать… - Все дружно смотрим, что у меня на груди… Да какие сиськи! У меня на груди – логотип Пухов, и напоминаю всем, что до них осталось всего ничего – 98 дней!.. - По разломам земной коры можно отслеживать новые месторождения нефти… - Вчера познакомился с девушкой-барабанщицей. Это офигеть что такое… - Так что манипуляция сознанием – это реальная технология… - Один мой знакомый автостопщик рассказывал… А другой тип, химик, недавно учудил… Из ФСБ вчера звонили, спалили, гады… Стриж то и дело что-нибудь уточняет у Шапки.. Стрижа охватывает волнительное желание все это зарисовать, записать, сохранить еще каким-нибудь художественным образом. Ему здесь не очень понятно, не очень приемлемо, но по-своему очень красиво. Он наблюдает и знает, что запечатлевает в памяти весьма очень характерное, показательное явление времени, социума, национального отличия. Еще - что это поможет ему проникнуться Шапкой. Поэтому Стриж берет себя за шиворот, встряхивает, впихивает в зубы сигарету, усаживается между безумным Фаустом и болтливейшим Гевсом и перестает думать, следить, а беспечно плавает в стихии этих странных, не всегда хороших, свободных людей. У Стрижа все получается. И Стрижу необыкновенно здорово! Стриж теперь готов пойти с Шапкой куда угодно. На индастриал, рисовать граффити, снимать фильм, мастерить витражи, на закрытую вечеринку, на сухие войны, гулять всю ночь, кому-то передать, что-то провернуть. Стриж совсем свой в этих тусовках, он уже не с Шапкой, а сам по себе. Стриж уже не стесняется их небритых подбородков и красных глаз, не удивляется их выходкам и суждениям, уже смело с ними спорит и нагло шутит, уже не оборачивается в поисках покровительственного кивка друга. Их уже воспринимают отдельно, и даже – Стриж ярче и заметнее, Стриж прикольней и круче, странноватый конечно тип, но зато какой компанейский! Улыбка Стрижа располагает больше, чем тонкий отблеск губ Шапки, и от Стрижа не нужно ничего добиваться – он легко предоставит тебе свое общение и свое обаяние. - Знаете, Наталья Васильевна, я всегда мечтал о таком друге - с которым всегда можно быть вместе, созваниваться по сто раз на дню, иметь общие тайны, понимать с полуслова и резко противопоставлять остальным друзьям. Всегда мечтал о таком, но плохо был готов. И чтобы не быть слишком много с Шапкой, я пытаюсь быть с его миром, с его окружением, со всеми этими неформалами, программистами, растаманами, геодезистами, парашютистами, анархистами. Я уверен, они сами по себе не нужны ему, ему вообще никто не нужен. Они и их мир для Шапки – просто удобное средство узнать что-то про себя. Та среда обитания, где ему удается быть свободным и существовать своей внутренней жизнью. Шапка ухмылялся, глядя, как Стриж становится центром внимания, как занимает девушек, как веселиться и безобразничает. - Эй, Шапка, да иди же ты к нам! Нам тут тебя не хватает! – зазывал встрепанный восторженный, опьяненный эмоциями и прочим Стриж. - Не хочу, - отворачивается Шапка, - все эти жалкие людишки! Опротивели их двусмысленные или наглые предложения, мутные или конкретные намерения. Нах их. В них столько физического, материального. Они подсовывают мне под нос свои громоздкие тела, все их чувства нагружены какой-то физиологической грязью, какими-то болезненными комплексами и жалкой конкретикой. Я люблю тебя, чувак! Я хочу тебя, Шапочка! Давай будем встречаться! Давай будем дружить! Почему бы нам не общаться побольше! На хрена?? Я против материализации желаний. Я против, чтобы мою душу носили, как модный прикид, какие-то имбициллы. Мне не нужны ничье обожание или хотение или расположенность. Не хочу ни до кого иметь дела. Все, что надо, я у них и так возьму, хотя не больно-то и надо. Когда Стриж видел, что Шапка этого хочет – он потихоньку прощался со всеми и уводил Шапку, пряча его под полой пальто, чтобы никто с ним не успел проститься и увязаться. А когда Шапка хотел – Стриж не обращал на него внимания и развлекался до упора с кем хотел и как хотел. Тогда Шапка с довольным видом говорил про него: - Чувак, ты крут. Смотрите все, это мой лучший друг! *** Шапка и Стриж – и шагу друг без друга не ступят. - МНЕНИЕ- Стриж прислоняется к стене, скрещивает ноги и понуро курит. Шапка смахивает дым с лица друга и спрашивает: - Ты чего, чувак? - Она меня бросила, Шапка. Она сказала что-то вроде – так не может больше продолжаться, и – это меня оскорбляет, и – никто ни в чем не виноват, и все остальное, что говорят женщины, чтобы все стало непонятно. Так что я опять одинок. - Ты дурак, Стриж, - говорит Шапка, тянет рукава вниз и шныряет злобным взглядом по окружающим субъектам. - Мне кажется, я был хорошим. Я честно старался! Я не буду думать о ней плохо, хотя она и сделала мне больно. - Стриж, ты конченный идиот, - Шапка отходит подальше и ковыряет носком любимого кеда асфальт. - Какое-то время мне будет тоскливо и обидно, но я не буду пить, я займусь чем-нибудь полезным, успокоюсь, и все придет в норму. Мы даже наверно снова будем общаться. Шапка отходит еще дальше, задирает черную шапку на затылок и орет, что его слышно во всем районе: - Придурок! Тупой урод! Когда это ты ослеп и оглох! Набей мне морду, кретин! Возненавидь меня! Порви мою шапку и сожги мои волосы! Выдави мои бесстыжые глаза! Стриж степенно вынимает сигарету изо рта и тихо спрашивает: - Ты чего, Шапка? - Она же из-за меня тебя бросила! Она исходила ревностью ко мне, она задыхалась от зависти к нашей дружбе, ей сказали, что мы влюблены, она насмотрелась яоя и лысых гор, наслушалась слухов и прочей чуши, и бросила тебя! Стриж, ты должен меня ненавидеть. Давай, приступай, а то я обижусь и тоже что-нибудь не то подумаю. Стриж топчет сигарету. Стриж долго смотрит в землю, шевелит плечами и перебирает пальцами в карманах. Шапка, как встревоженная, встрепанная птица, замер в миллиметре от отчаяния, в мгновении от земли. Стриж поднимает совершенно спокойные глаза, улыбается располагающей улыбкой: - Я и не знал, что она такая дурочка. Да и хрен бы с ней. Пошли-ка, Шапка, затусим сегодня по случаю моей свободы. Стриж хлопает пошатнувшегося Шапку по спине и уволакивает за собой. Стриж и Шапка громко и злорадно хохочут. -СВЕТ- Однажды Стриж сделал Шапке трогательное предложение. - Шапка, а поехали в выходные на охоту. Со мной и моим отцом и моим старшим братом. Шапка оторопело шарит в глазах друга. Шапка понятия не имеет, что такое охота. Шапка не знает, кто такой старший брат Стрижа. И Шапка вдруг как-то покоробило – выходные с отцом. Шапка скрывается под шапкой, путается в шагах, прячется за шумом улицы. - Я не знаю, Стриж… Как-то не ожидал… Я же буду там лишним, Стриж. Но Стриж хочет что-то такое показать Шапке. Стриж хочет, чтобы лучший друг поехал с ним и его семьей на охоту. Поэтому Шапка собирается с духом и тоже начинает этого хотеть. Шапка ничего такого делать не умеет, и поэтому держится, как младшая сестренка всех этих мужчин. Шапка наблюдает костер и течение облаков, Шапка слушает короткие реплики и азартные вопли. Шапка трогает мертвых фазанов и охотничьи ножи. Шапка смотрит на Стрижа – и понимает, что Стриж на самом деле гораздо обширней и глубже, чем прежний Стриж. Стриж – это еще и его семья, а у Шапки семьи никогда не было. Стриж – это еще и древний дух достоинства мужчины, а Шапка даже не знает, кто он сам есть, кроме человека. Стриж – он никогда не потеряет то, что Шапка никогда не получит. - О чем ты молчишь, друг? – задумчиво улыбнулся Стриж. - Эти звезды – что это? – Шапка смотрел на них из-под кромки шапки. - Огненные шары в нескольких миллионах световых лет… - Кто тебе сказал такую чушь. Звезды – это твои размышления о самом себе в безбрежной черноте реальности. А главная звезда Солнце – это истинный ответ: когда ты его узнаешь, его истинность и станет всем сущим, так что космос перестает быть виден и перестанет для тебя существовать. Ты же не видишь днем черного неба – ты видишь только солнечный свет. Стриж – он всегда будет искать немного другое солнце. - Шапка, знаешь, что я думаю… лучший друг – это больше, чем брат. Это ближе, чем отец. И может быть, тебе совсем это неинтересно, но мы всегда рады тебе под нашими звездами. Отец Стрижа улыбается. Брат Стрижа подмигнул. Стриж протягивает кружку с чаем. Шапка чувствует, как раскрывается в его груди рана, стремительно рассекает ему грудь, Шапка отчаянно обхватывает себя руками, жмурится, съеживается, но рана бесстыдно зияет, раскрывает его с ног до головы души, и хлещет из нее новая, хрустальная нежность, и выглядывает из нее новый, жалобно тонкий росток связи внутреннего Шапки с внешним миром. - ПОДАРКИ- Шапка делал Стрижу много подарков. Он написал про него песню. Нарисовал портрет. Придумал несколько анекдотов.Шапка слал телеграммы с нужными словами и передавал через знакомых всяческие внезапности вроде ананасов с глазками или удобного ситечка для чая. Конечно, он хранит все эти подарки. Выпуск «Коммерсанта» на туалетной бумаге. Пирамидку Рубика. Коллекцию юбилейных монет с городами, где побывал. Сборник «Лучшие фотографии “National Geographic”». Ключ от замка, висящего где-то в просторах города. Кусочек метеорита, между прочим, 90% чистого серебра, немыслимо для Земли. Билет на Safety Magic. Книгу «Вождение поездов». Праздников на все подарки не хватало, так что Стриж додумывал их сам. Стриж и раньше частенько получал подарки, но это было всё как-то галстуки от родственников или книги, которые он сам же и просил у приятелей, а подарков непредсказуемых и просто-так-от-друга Стриж что-то не припоминал и подозревал, что это следствие какого-то нехорошего свойства его натуры. Шапка обожал делать подарки. Но обычно их некому было дарить, и это злило и обижало Шапку. Он дела много подарков родителям, но видел, что им многое непонятно, и не хотел смущать взрослых лишний раз. Теперь, с появлением Стрижа, он разошелся. Когда Шапка выбирал предмет для подарка – он вступал в опасно тесный контакт с миром, но выходил победителем, потому что навязывал материи нужный ему смысл, превращал вещь в то, что он под ней подразумевает. Делая из предметов подарки, Шапка переделывал внешнюю реальность в подходящее для себя пространство. Подарками выражалась шапкина победа внутреннего разума над внешней средой. Стриж в ответ старался почаще сообщать окружающим по поводу подарков - это от Шапки! Именно, это мой друг Шапка подарил. Нет, не купил, Шапка прислал. Да, это на память от Шапки. Удивительная вещица, да? Спасибо Шапке. Всем рассказывал о подарках лучшего друга. Стриж знал, что Шапку это сильно порадует. И вот Шапка получил подарок. Прислал кто-то неизвестный. Шапка без восторга развернул. Барабан. Там-там. Ладонями и пальцами. Шапка приподнял шапку и почесал висок. Пожевал кончик пряди. Сел на пол и робко придвинул барабан к себе. Шапка долго рассматривал и трогал его разными прикосновениями, но ничего в своих ощущениях понять не мог. Он знал, что его существо уже завело какую-то связь с барабаном, но Шапка не слышал, какую. И тогда он попробовал сыграть. Шапка сыграл нерешительные шаги. Острожное дыхание. Тишину ожидания. Несколько гудков в телефонной трубке. Стук сердца. Яростный повтор цифр, опять гудки и грохот сердца. Капель слез. Выстукал шаги и эхо шагов. Пальцами по клавишам и перебираемую мелочь в кармане. Клювом птицы в окно и камушками в воду. Стук – опустились ресницы. Стук – упала прядь из-под шапки. Стук – пульс в руке отдается гулом в барабане. Так Шапка стучал до самого вечера, а потом обнял любимый барабан и уснул с ним прямо на полу. Шапка был опустошен до бесслезной сухости, до безмысленной тишины, до младенческого непонимания. Все шапкино он отдал барабану, он был пуст – - И мне это до одурения нравится, Стриж. - Я рад. Я рад, что кто-то подарил тебе такую замечательную вещь, которая позволила тебе раскрываться перед внешним миром. Красивым и безопасным способом. Стриж действительно хотел, чтобы Шапка не знал, кто прислал барабан. *** Шапка умрет. Шапка переродиться. Пойдет на любое безумство, согласится на любую глупость. Шапка добьется труднейшего и справится со сложнейшим. Шапка перевернет мир. Шапка совершит невозможное, только если – Стриж попросит. Только если Стриж предложит – Давай сделаем это вместе, Шапка. -ХА- Шапка корчится на асфальте от невыносимой боли, под головой мерзко мокро, дыхание пересыхает, а мысли идут болезненными толчками. Шапка злобно сжимает зубы, дотягивается до шапки и панически спеша, натягивает на голову, прямо на кровь. Немного успокаивает дыхание и перестает стонать. Тот Шапка, который никогда бы не смог умереть от физического разрушения, ловко встает с земли, встряхивается, как гордый пес, без особого интереса осматривает вокруг, прощается без сожаления, без радости, и даже на истекающего кровью Шапку смотрит как-то брезгливо и осуждающе – мол, некрасиво, чувак, некруто. Этот неумирающий Шапка пошел прочь, закрыв челкой лицо, укрыв руки в карманах, бесшумно ступая кедами, создавая походкой особый такой ритм самодостаточного, освободившегося существа. - Эй! – сплевывая кровь, слюну, какие-то существенные куски плоти, орет ему вслед Шапка, - эй, ты! Тот Шапка в пол-оборота смотрит на свое испорченное тело, и черные пряди слегка качаются. - Ты… - Шапке больно говорить, больно дышать, отвратительно больно жить дальше, - ты умеешь играть на барабане? - Нет. Когда этот хладнокровный тип уходит достаточно далеко, Шапка, судорогами, дрожью, изнывая от боли, дурея от страха, нащупывает в кармане телефон, набирает – не скорую, не маму, а жестоко длинный номер Стрижа. - Стриж! - выхаркивал слова Шапка, - я не хочу умирать! Я не знал, что у меня столько крови… - Адрес! – прогремел Стриж, - где ты??? - Кто же это тебя, так, кто…- качал головой Стриж на бинты и пластыри. - Ха, видишь, меня не только любят, еще и ненавидят. Стриж, ты знаешь, почему я позвонил тебе? - Не знаю, - Стриж не решается об этом думать. - Стриж, дружище, мне там было так паршиво, что я бы просто встал и ушел. Совершенно спокойно наплевал бы на то, что сейчас сдохну, просто встал бы и ушел, как ухожу со скучного концерта или от тупых людей. Но я успел вспомнить тебя, и понял, что не хочу пока помирать. Я подумал, что это плохой поступок со стороны лучшего друга – умереть. И еще, Стриж – это целиком твоя заслуга. То, что я теперь отчаянно держусь за жизнь – это твоя заслуга. Респект, чувак! *** - Знаете, Наталья Васильевна, сложно быть другом Шапки. Мне неловко знакомить его с моими прочими друзьями. Я временами сомневаюсь, как относится к поступкам Шапки. Он… какой-то неудобный, неприемлемый, слишком обособленный, нереальный. Я так странно ревную его иногда, словно к нему самому. Так и не решил, мальчик он или девочка, хотя это вряд ли что изменит… И он все время говорит про меня, про себя, про жизнь такие вещи, от которых все становится тяжело и грустно, и так сложно, совсем ненужно сложно! Спрашиваете, хочу ли я с ним дружить дальше? Хочу ли я следовать «Соглашению»? Эх. Чтобы быть другом Шапки, я становлюсь кем-то другим – или наоборот, этот кто-то превращается в меня. Но я хочу быть его другом. Я хочу помочь ему выбраться из себя наружу. Я хочу научить его улыбаться. И мне неприятно думать, что, может, мне нужен совсем другой друг… Может, без Шапки мне будет гораздо легче… Стриж без Шапки – лента, свернутая в одностороннюю поверхность. Стриж без Шапки – письмо, потерявшееся в середине пути. Стриж без Шапки – одуванчик, растерявший себя в порыве ветра. - ИТЕРАЦИИ- - Шапка, знаешь, почему ты вызываешь такую симпатию, страстное любопытство у людей? Ты – бездна, и чем глубже в тебя они падают, тем больше им хочется падать еще, потому что падать в тебя можно бесконечно. - Стриж, я никогда не считал, что мир – это глупая дешевка. Я не отрицаю его великолепие и сложность.Вселенная – это охренительно. Наука – полный отпад. Искусство – зашибенно. Но я, лично я, воспринимаю его искаженно. Для меня мир – моя личная иллюзия, в которой нет ничего для меня нужного. Все, что я могу получить от своей иллюзии – это представление о различных проявлениях себя. Ты, Стриж, смотришь в сторону безграничности мира, расходящаяся перспектива. А я – в сторону безграничности своего эго, сходящаяся перспектива. Только и всего. - Невозможно знать все, Шапка, но меня это не расстраивает. Это в корне неверный подход к делу! Важно суметь объяснить все, а для этого достаточно придумать и изучить достаточно общую и глубокую теорию. Она называется теорией Всего, и это тот бог, в которого я верю. - Стриж, делюсь наблюдением. В каждой достаточно большой крутой компании есть – две группы. Одни – совсем крутые чуваки, и вторые – тоже в общем-то крутые, но все-таки не настолько. И эти две группы общаются между собой чуть меньше, чем народ внутри группы. Которые совсем крутые – у них с мозгами все в порядке, и их такое положение вещей ничуть не напрягает. Которые не совсем крутые – они обычно немного глуповаты, чтобы понять, что они не крутые, и тоже всем довольны. Но всегда найдется тот тип, который четко видит это разделение, четко видит, что некрутые – полный отстой и что крутые – испытывают к ним крайнее пренебрежение. Этот, который все понимает, обычно как раз среди некрутых и мечтает попасть к крутым. Расклад понятен, Стриж? Так вот если понятен, значит, ты и есть один этот тип, которого единственного ничего не устраивает и который единственный несчастен. - Шапка, у меня все так хорошо, что мне даже стыдно, я столько не заслужил. Мне иногда страшно, что скоро что-нибудь обязательно плохое случиться… - Ты должен понять некоторые тонкости отношений… Вот допустим – два чела собираются тусить. У одного повод: «У моего приятеля одного бойфренд уезжает опять в Лондон, мы решили собраться его проводить». Другой говорит: «У другана моего пять лет группе исполняется, концертик для своих, а потом едем к нему на хату отрываться-общаться, все дела». Это же две разные вселенные… - Последняя новость, Шапка! США переводят все телевидение на цифру, освобождается целый диапазон частот – очень выгодный, полное покрытие, сигнал почти без потерь, сквозь стены проходят. Был уже аукцион, компании, пожелавшие остаться неизвестными, за сумасшедшие деньги купили, и скорей всего, Google к этому руку приложил. Грядет незаметная, но глобальная революция- повсеместный почти бесплатный высокоскоростной интернет. Мобильных операторов больше не будет, музыку проще слушать он-лайн, чем хранить, телефон, интернет, телевидение, почта, офис, счета – все будет совмещено в одном маленьком устройстве. Продавать уже будут не интернет. Продавать будут саму информацию, то есть она станет – доступной немногим. - Стриж, ты знаешь такое ощущение – когда ты разговариваешь с типом, и видишь, что он тебя не понимает местами, не догоняет твоих приколов, вообще не дотягивает до твоего интеллектуального уровня разговора и поэтому тупит и отвечает невпопад. Он тупее тебя – и тебя это смущает, тебе от этого жгуче стыдно, даже если вас никто не слышит. Тебе за него стыдно, а ему по барабану все. Ты умный, он тупой – и от этого ты страдаешь, как будто тебе стыдно, что ты умный… Человек – идиотское создание, Стриж. Я не то, чтобы хочу умереть. Я всего лишь хочу туда, где человек не будет выглядеть так дибильно. - Самбука – это такой напиток, который стоит между коньяком и всем тем, что несравненно ниже коньяка, начиная с рома… Ром – это пойло, коньяк – это уже богатый букет и сложная технология, а самбука – это нечто промежуточное. Лично я обожаю ром, хотя и признаю, что это пойло, а вот с коньяком мне бывает сложно примириться. Шапка и Стриж – им всегда есть, что сделать друг для друга. - ТРАНСПОНИРОВАНИЕ- Шапке приходится уехать в другой город. Может, и навсегда. Так что Шапка злится: «Что за хрень творится в этом гребаном мире, что мне надо тащиться в такую даль и так надолго?». Чемоданами злобно скребет перрон. И ботинки плюются слякотью на прохожих, обвиняя их в соучастии изгнанию: Стриж остается, а Шапка уезжает. В поезде без Стрижа было тоскливо. Стриж не обиделся и не расстроился. Он уходил от вокзала и знал, что Шапке было из чего выбирать, и что Шапка сам себя боялся, когда принимал такое решение. У Стрижа была веб-камера, почтовый адрес, мобильник и «Соглашение», и Стриж только немного беспокоился, что Шапка поначалу начнет скучать. Шапка писал письма рукой, а потом сканировал и отправлял Стрижу. «Черт знает что», - так он думал об этой системе. Он представлял, как Стриж получает письмо и ждет неделю, чтобы прочесть. Как будто письмо идет обычной почтой, поглощая все эти расстояния, города, индексы и время. Стриж тоже писал Шапке письма. Он писал, во сколько проснулся и о чем думал перед сном. Рассказывал, чему порадовался и какие выводы сделал. Стриж старался, чтобы Шапке было известно о его жизни все-все. Как можно более сильный эффект присутствия. А Шапка предложил играть в игры. Шапка никогда не доверял фактам, а заботился лишь о внутренней связи. Поэтому каждую неделю он выдумывал правила новой игры. «Расскажи, какой бы ты построил город, если бы тебе предстояло жить в нем долго и счастливо» «Задай мне пять вопросов, на которые ты сам никогда не сможешь ответить» «Сделай что-нибудь такое, чему бы я удивился» «Познакомься с девушкой и сделай так, чтобы она в меня влюбилась» И еще было много игр, где Стриж должен был стать Шапкой, а Шапка – Стрижом: «Проживи четверг так, будто ты – это я» «Придумай для меня смысл жизни на ближайший месяц» «Посмотри сегодня такой же сон, что и я» И много прочего. Стриж и Шапка выполняли эти правила. Все игры были двусторонними, и никто не читал ответ раньше, чем напишет сам. Стриж рассказывал об этих играх своему психологу и гордился ими. Шапка сохранял их, но никогда не перечитывал. Стриж иногда пугался собственной откровенности. Шапка иногда казалось, что часть его переселилась в Стрижа, а часть друга – в него. Поэтому он считал, что Стриж и так все про него знает. Письма писал редкие и все больше беспредметные. А последнее письмо было такое: «Бодрый день, Стриж, всего тебе подходящего. У меня все хорошо, только ужасно хреново. В этом треклятом городе. Сплошной косяк и бред, и в хаосе этого бреда нет ничего красивого. Я хожу вечерами по улочкам и аллеям, с резными оградами и густыми садами, но из темноты за мной не следят глазки страшных или странных существ. Я внимательно смотрю на все эти красивые и старые дома, но никто ничего не знает про их художественную, архитектурную и историческую ценность, и от этого они бессмысленные и уродливы. Люди здесь все такие яркие и счастливые, но ничто в их облике не подсказывает лживость или верность такого впечатления, и похоже, им самим на это насрать. Эй, Стриж, возьми свою черную ручку с надписью «ГИПРОТРУБОПРОВОД» и нарисуй меня: ровно лежащий на кровати, голова в профиль, шапка натянута по самые глаза, шапку хорошенько нарисуй, сверху какая-нибудь отточенная тень и ровное дыхание. Когда я вот так лежу, мне всё ясно, мне хорошо и мне ничего не нужно. Но стоит изменить положение, открыть глаз или услышать звук – всё, приехали. Так много вещей, которые своей материальностью вдавливаются в мое самосознание, и еще какой-то дряни, которой я даже названия не соображу. А всё это мне не нужно, мешает, толкается и перебивает, и я не слышу, не вижу, не живу. И когда начинаю как-то с ним бороться, то понимаю, что бороться не с чем. Сдается мне, Стриж, у нас в городе тоже было полно всякого говна, но у нас оно было настоящее, и от него можно было спрятаться. А здесь – сплошные иллюзии и вымыслы, и они вездесущи. Здесь у меня даже дома своего нет, а есть стены и чайные пакетики. Хреново и мутно мне, Стриж, ты не парься, не заморачивайся, просто прими к сведению. И еще, Стриж, я не хочу снимать шапку – я хочу как раз залезть в нее целиком, я так и сделаю, буду маленькая вязаная черепашка, и не вылезу никогда. Разве что перед этим полетаю на высоте десятого этажа. А так, Стриж, друг, у меня всё круто, полный порядок. Ты не бери в голову. Полезно ем, насморка нет, газеты читаю и скоро сдохну. Такие новости, чувак». Стриж не посчитал это за несерьезность. Ведь в шутках Шапки доля шутки была смехотворна, поэтому Стриж вздохнул, составил несколько списков, подписал пару бумажек и постучал в дверь. Постучал в дверь Шапки. - Эй, - не согласился с увиденным Шапка, - тебя не должно быть здесь. - Пригласи меня войти и предложи кофе и тапочки, - рявкнул Стриж. - Я думал, ты прочитываешь письма спустя неделю, какого лешего ты так рано притащился? – орет Шапка. - Я помню твои письма наизусть, и мне не нравится, когда ты изъясняешься в таком духе! – кричит Стриж. - Ты испоганил все мои убийственные планы, хренов придурок! Но я все равно рад, что ты приехал, Стриж! – вопит Шапка, – я рад, что ты приехал. - Шапка, ты не понял, дружище. Я приехал навсегда. Теперь это наш город. - Ты псих, ты гребаный псих! Мы же никто друг другу, то есть мы просто какие-то там друзья, и … - Шапка, однажды ты преподнес мне «Соглашение». А теперь я привез его тебе. Вот и всё. Что уж тут говорить, Стрижу кое-чего стоило – вот так взять и переехать невесть куда. Но оставить Шапку, пишущего такие письма, обошлось бы куда дороже. -ОЧИЩЕНИЕ- Случайно Стриж прожег сигаретой шапку Шапки. Стриж предлагает: - Почему бы тебе не успокоиться. Шапка орет: - Почему бы тебе не бросить курить, гребаный ублюдок? Тебе не кажется, что курево несколько не вписывается в твой святейший образ, хренов урод? Стриж замечает: - Мне глубоко неприятная твоя ненормативная лексика. Шапка орет: - Почему бы мне не начать курить, бухать, жрать всякую дрянь? Мне же больше это подходит! Стриж размышляет: - Почему бы тебе не начать вести нормальную жизнь, а не изображать из себя потустороннее совершенное существо? Шапка орет: - Что еще тебе во мне не нравится? Давай, поехали, давай разберемся, раз уж ты сегодня такой разговорчивый! И Стриж неожиданно для себя срывается: - Мне не нравится, как ты целыми днями бездельничаешь! Мне не нравится, как ты тискаешься с собственной личностью, и на все происходящее смотришь с высоты своего самоанализа! Не нравится, что ты считаешь возможным снять с себя ответственность за свое бытие! Не нравится, что ты терпишь людей, как погоду! Не нравятся твои мерзкие невменяемые дружки! Мне, - тут Стриж хватает Шапку за шиворот и яростным шепотом кричит ему почти в самые губы, - и еще мне не нравится твоя нездоровая привязанность ко мне, понял, Шапка? Шапка сжимает запястье друга и злобно шипит: - Нет, чувак, это у тебя нездоровое отношение ко мне. Не трогай меня, я не люблю прикосновения! Стриж продолжает: - А ты не хочешь понять, что, кроме тебя, у меня есть еще друзья, еще занятия, еще другая жизнь! Ты не понимаешь, что я очень устаю от тебя! Ты делаешь из себя жертву нашей дружбы, ты из кожи вон лезешь, чтоб получилось так, будто ты все делаешь для меня и ради меня, но это противно, Шапка, это мерзко. Шапка отходит и спокойно говорит: - Знаешь, Стриж, я тоже часто тебя ненавижу. Ты боишься говорить о своих чувствах. Ты боишься быть с собой честным. У тебя системы ценностей меняются по сезонам. Ты постоянно хочешь быть на кого-то похожим. Тебе обязательно надо быть от кого-то зависимым. Ты вечно что-то и кого-то сравниваешь, всему назначаешь цену и следишь, чтобы ни в коем случае не остаться кому-то должным. Ты пожираешь внешний мир, как будто от этого станешь богаче и счастливей. И ты боишься меня. Стриж отворачивается и неприязненно бормочет: - Мне не так повезло, как тебе. Я не собираюсь скоро умирать. У меня нет толпы поклонников, которыми я могу капризно манипулировать, и у меня нет отца, который бы заваливал меня деньгами. Шапка вздрагивает, и черные пряди режут воздух: - Он мне не отец!!! Стриж даже не слушает и продолжает с нарастающей болезненностью: - Тебе заняться в жизни нечем, у тебя нет никаких настоящих причин страдать и мучиться, и ты выдумываешь сам глупые поводы! Накручиваешь себя, придумываешь сложный свой внутренний мир, еще бог знает что! Разыгрываешь из себя мученика! Чувства в жизни вообще так мало значат! Мы не для этого живем! Это все твои наркоманские фантазии, твои модные загоны! Стыдно, Шапка, стыдно и противно. - Стриж, ты такой идиот. Ты никогда не хотел понимать сложных вещей. Никогда не хотел пытаться понять то, что тебе неудобно или требует каких-то болезненных решений. Ты боишься того, что внутри тебя происходит, потому что знаешь, что там есть доказательства твоей неправоты. Стриж, когда у тебя что-то случается, с чем нельзя ничего поделать – ты идешь спать! Зашибись решение! Стриж, ты закрываешь глаза на все, с чем не знаешь, как себя вести! Ты упрекаешь меня в том, что я не хочу жить в реальном мире, так я по крайней мере свободен от него! А ты вообразил себе какой-то мирок и возишься с ним, ты сам себе тюрьму построил, Стриж, это тебе должно быть стыдно, а не мне… Стриж рассматривает Шапку под другим углом. Шапка дрожит и судорожно дергает себя за ворот. - Черт побери, Стриж, ты мне завидуешь! Деньгам, чувствам, завидуешь… Какого лешего!.. Стриж, до чего мы докатились. Ссоримся из-за денег! Из-за зависти! Из-за… из-за того, что… Стриж, мы же друзья, мы же лучшие друзья, как мы могли до такого опуститься… Стриж… Стриж медленно снимает с друга прожженную шапку и тихо говорит, вертя ее между пальцев: - Шапка, мы как-то запутались. Шапка зарывается лицом в прожженную шапку и жалобно скулит: - Стриж, зачем мы дружим? Зачем мы нужны друг другу? Мне кажется, я забыл… Мне кажется, я забыл какую-то свою главную обязанность, главную ценность тебя и меня… Стриж, спаси меня… Стриж смотрит на лохматого страдающего Шапку: - Шапка, мы как раз и дружим, чтобы помогать друг другу в таких вот наших ошибках и сомнениях. Чтобы показать другу то, чего он сам не видит. Чтобы помочь друг другу исправиться. Это хорошо, что мы тут поругались. Это хорошо. Это значит, мы стали смелее. Значит, мы стали ближе. - Это должен был я сказать, Стриж… Ты бы никогда такого не сказал, - всхлипывая, но уже радостно, говорит Шапка. - Наверно. Шапка сжимает руками виски, прорывает путаницу черных волос перед глазами: - Стриж, извинись перед собой за меня. - Все будет хорошо, Шапка. Я помню, мы научили друг друга прощать. Шапка забирает у Стрижа шапку и идет на кухню пить много воды. Стриж выбирается на балкон курить и знает, что ничего плохого между ними не случилось и не случиться. Что он и Шапка останутся лучшими друзьями. Что Шапка и Стриж не смогут вести себя иначе, чем решили по «Соглашению». Только им придется быть честнее друг к другу. Только боли – некоторой – не избежать. Шапке хочется бегать. - БИСЕР- Шапка позвонил: - Стриж, голубчик, сегодня пойдем за новой шапкой! Отдавало угрожающим, и Стриж выбрал на всякий случай свои самые белые носки. - Как же ты поступишь со своей старой шапкой? – в кадре: алтари, сухие цветы и переливы молчания. - Никак, она же останется со мной, - Шапка мотнул головой, показывая неизменность положения шапки, - ты что, действительно думал, что я захочу другую? Стриж был сегодня необыкновенно многословен: - Не надо раздевать манекена! Зачем тебе клетчатая рубашка? Две клетчатые рубашки? Ты же, кажется, не носишь юбки? Будешь носить? Не при мне! Это раздевалка для инвалидов, давай подождем… ах да, какая разница… О нет, Шапка, я с тобой больше не пойду никогда ни по каким магазинам, позорище! О да, очень милые очочки. Сними немедленно. Послушай, как насчет некоторой перемены стиля? Переработки образа? Возьмем вот то и это, получится… разумеется, наизнанку, ага… Порви еще и потребуй скидку... Ох… Шапка в магазинах первым делом обращал внимание на музыку. И если музыка нравилась, он танцевал; а если не нравилась, устраивал бардак, свалку и дистройт. - Вещи нужно покупать, не меряя и не думая, ведь это же они будут тебе служить, а не ты им, да ты что, в этот жуткий зальчик мы не пойдем, дорогуша Стриж, а там пидоры работают, я блевану, нет, я не имею ничего против, просто блевану, отлично, чувак, я надену вот это и то, черт, как же дорого за этот говеный хлам, нет, аут, уходим, ух ты, то, что надо, не надо говоришь? Тогда тем более пригодиться, о, а эту хочешь – подарю тебе, знаешь, пора бы уже ввести в моду, чтобы ботинки были разные на ногах, как считаешь? Нет, тогда ладно, тогда забиваем на всё, шляться по магазинам не модно и не круто, сгоняй за орешками, молоком и возвращайся, чтоб увидеть меня в детализированности новой концепции! Стриж осведомляется у носильщиков отряпиченных тысяч ру. е., не имеется ли поблизости в продаже молоко. У Шапки рюкзак – сворачиваясь и изгибаясь, он отправляется вглубь рюкзака, на свет извлекается фотоаппарат - зеркалочка, так зовут такую породу, Шапка садится на интерьерную скамью и – засада, оружие, Джеймс Д. – следит за набирающими-покупающими. - Смотри, Стриж, фот ловит свет, и мусор в свете оседает на кадр налетом людей. (Щелк-щелк), это пробный, первый блин-кадр. (Щелк-вжик), эй, Стриж, гляди на вальс с фотоаппаратом, левой кистью властно держи его за плечи, правой – нежно возьми за объектив, и веди, направляй, твори танец. Щелк-щелк, фот глотает фотоны, пережевывает и выдает тебе красоту и продляет память, люди никогда не смогут жрать так продуктивно, люди не могут стать фотоаппаратами в пищевом плане, люди выдают только дерьмо. (Щелк-щелк), Стриж, гляди-ка на меня, а я - в упор на тебя, мы не должны смущать его, пусть фотает, это сложный элемент, поддержка в вальсе, для настоящих мастеров, (щелк-чик, щелк), одной рукой, а теперь Стриж – держи, твоя очередь. Только объясняй, что ты делаешь, я ни черта не понимаю, ты же не прозрачный! - Эх, Шапка, как можно! Без стеснения заглядываться на людей, выбирать из них, кто нравится, и нагло демонстрировать это вспышками. Нельзя так смущать ранимых и неадекватных. Вот красиво, но просто одетая девушка, вот роскошная, но уродливая дама, вот – со вкусом и в меру, но глаза такие злые, о, какой мужчина, не смотри на меня так… Шапка, я столько могу понять и узнать из одной только их одежды, внешности, оттенков, качества, вкуса, денег, но разве имеет это отношение к тому, что в них – к тому, что действительно в них интересно и за что я мог бы их полюбить? - Стриж, ты прав, закрывай объектив. Я хочу, чтоб все люди стали невидимками. Путаницы и лжи стало бы меньше. - Люди-невидимки? – Стриж медленно глядит на Шапку так, как он глядит, когда хочет глядеть на Шапку. - Ну да. Сам подумай, было бы видно гораздо больше нужного. - Ладно, Шапка, дай я только сфотографирую твою не-новую не-купленную шапку. Она очень тебе идет. - ДВОЯКОЧУВСТВИЕ- Шапке нравилось, когда она чувствовала себя девушкой. Тогда она надевает шапку очень тщательно и художественно спускает острых прядей на щеки и шею. Шапка-девушка оставляет на серебре свои взгляды, сомнения бровей и обещания губ. Красиво. Шапка думает о непривычном - о содержании людей, что они видят в зеркалах и что запирают ключами. Шапка-девушка чаще звонит родителям, рано засыпает и блуждает по владениям других божеств, в шапках и без. А еще Шапка чувствует себя как-то иначе одинокой, и звонит Стрижу смущенно и напевно. - Стрижонок… Как твое настроение? А вот сегодня такой чудесный день, я не верю, что ты еще спишь. Своди меня в какой-нибудь парк, где я еще не была, Стриж. Когда Шапка - девушка, Стрижа это забавляет и восторгает. Он замечает, как пальцы ее истончаются, переживания просвечивают сквозь кожу и непроизвольная нежность струится в жестах - Стриж таял от умиления. Шапка чистит кеды. Шапка готовит много игрушечно-вкусного, набивает большущий рюкзак. Шапка привязывает полосатый плед и кладет в карман мыльные пузыри. Стриж открывает карту и тщательно выбирает место. Стриж точит карандаши. Стриж долго выбирает ткань штанов и цвет рубашки. Стрижу никуда и ни с кем сегодня неохота, и значит, ему нужно побыть с Шапкой, пока Шапка – такая. Шапка и Стриж на полосатом пледе, высокие сосны на облоковатом небе, звуки птиц в зыбкой тишине. Стриж рисует скулы и подбородки и то и дело просит еще бутербродов, а Шапка пускает себя в мыльных пузырях. - Стриж, я придумала игру на сегодня. Я задаю вопрос, а ты отвечаешь на него так, как будто ты – это я. Как будто это я отвечаю, только твоим телом. - Ох и любишь ты мудрить, Шапка моя … - Я спрашиваю, приготовься. «Как ты ведешь себя, когда тебе признаются в любви?». Отвечай, как будто ты – это я, – Шапка бережно снимает шапку и передает ее Стрижу. Ее волосы пересыпаются крупными прядями. Стриж священнодейственно надевает шапку и отвечает, будто он – Шапка. - Фак, я так часто слышу все эти признания… Когда мне признаются какие-нибудь мальчики, я говорю им, что не интересуюсь мальчиками. Они жалобно смотрят на меня и протягивают какие-то секреты, а я отвечаю, что ни моя мужская составляющая не любит мальчиков, потому что я не гей, ни моя женская составляющая не любит мальчиков, потому что у нее совсем другие привязанности. Когда какие-то девушки слезно обнимают меня и стараются заглянуть в глаза, я покрываюсь тенью и делаю мертвое лицо, я неохотно объясняю им, как что-то само собой разумеющееся, что не могут они меня любить, что они не знают меня, что я вовсе не тот, на кого похож и кого так хочется любить. Я ухожу, всегда неприязненно скрываюсь, и те, кто пришли за моей взаимностью, кривят пальцы, и их ошибочные чувства слюной стекают на холодный асфальт. - Ты прав - отлично сыграл, - отвечает Шапка, ластится к пледу, к траве под пледом, скалится сквозь черный блеск прядей. – Мне не нравится, когда девушки принимают меня за мальчика. Мне не нравится, когда мальчики принимают меня за пидора. Мне вообще не нравится, когда меня начинают любить – это как если бы мне в уши и ноздри втыкали металлические холодные крюки и шарили в мозгу. Мне не нравится, когда чувства людей становятся так назойливы и зловонны. Мне нравится разве только твоя навязчивость, милый Стриж. - Я рассказывал тебе про скандал на журфаке? – не отвлекается от рисунков Стриж. - Стриж, а кого ты во мне больше любишь? К какому полу ты причисляешь своего лучшего друга? - Я говорил, что Баранов пригласил меня в свой проект? – Стриж сохраняет невозмутимость. - Стриж, тебя ведь наверно нередко спрашивают, почему ты так много времени проводишь со мной. «Эй, чего это ты так часто таскаешься с этим парнем? Какого хрена вы что-то там постоянно делаете? Какого черта ему от тебя надо, он же ненормальный какой-то!» Так тебе говорят? «Да пошли ты этого ублюдка, он же только и хочет, чтобы ты его трахнул! Ах, Стриж, наверно, у него к тебе несколько иное отношение, чем ты думаешь, уж поверь, я много знаю о таких проблемах…» Шапка цепляется к Стрижу липкими вопросами, Шапка играется откровенностью и разжигает намеки. Шапка облизывается и крадется по пледу, полоска за полоской, к Стрижу. - Стриж, а как ты думаешь, вдруг они правы? Вдруг твоя Шапка – лужица мерзкой страсти? Что если твой друг - издерганный желанием мальчишка, готовый ножом вырезать из тебя поцелуй? Или дикая печальная девушка, мечтающая об убежище твоего тела? Стриж ухватывает Шапку двумя пальцами за шиворот, приподнимает бровь и смотрит сочувственно-осужденно: - Это самая дурацкая игра, Шапка, какую только ты могла выдумать. Займись-ка мыльными пузырями. Шапка опадает на траву, скользит к Стрижу, оплетает мерцающими взглядами, и с пылающего языка его капают вязкие словечки: - А что, Стриж, ты сделаешь, если я вот так дотронусь до твоей щеки? Что скажешь, Стриж, если я вот так подышу тебе в шею? Я так плохо знаю тебя, Стриж, чудесный ты мой, отвечай же мне, я хочу знать про тебя и это, что ты подумаешь, если я опутаю тебя пальцами, если я вползу тебе в горло, если я надкушу твои ресницы? Стриж отшвыривает от себя Шапку с гневом и жестокостью, и Шапка лежит отдельно от дыхания головой на траве, и глаз не видно под шапкой, и бледные щеки рассечены прядями. Стриж пугается и бросается к другу, тогда Шапка внезапно оживает, вцепляется в спину Стрижа и тянет его вниз к очумевшему кровавому рту, и тут! Стриж делает такое ответное движение, что Шапка одним всплеском изумления приходит в себя и отпускает Стрижа. Оба испытывающе пристальны друг к другу несколько огромнейших мгновений, а потом беспечно, жадно и совершенно дружески смеются. Стриж обычный, весь в делах, неделя, набитая событиями. Стриж прилежен в работе, хотя и думает о Шапке. Стриж старателен в учебе, пусть и думает о Шапке. Стриж изящен в спорте, хотя и тогда думает о Шапке. Стриж наливает чай и обсуждает новости с семьей, хотя где-то слышит голос Шапки. Стриж смотрит роскошный фильм, где на краю кадра мелькают шаги Шапки. Стриж открывает дверь к психологу, и в след ему машет рукой Шапка. - Понимаете, Шапка может быть кем захочет, как захочет. Кем бы Шапка ни притворялся, он все равно будет собой и не забудет, кто он, не потеряется в своих двойниках и тенях. Шапка текуч и непостоянен, как река, но река, которая остается рекой в своей силе и целостности, река, впадающее в море собственного совершенства. А я, Стриж, так податлив, так хрупок для всего внешнего. Любое событие, дуновение мысли могут изменить меня круто и навсегда. Это моя беда, Наталья Васильевна. Так что Шапка может любить меня как женщина, как мужчина, как брат, как друг, как человек, и это вряд ли будет заметно для наших отношений. А я тесен и ломок для бурлящего моря чувств, и мне нужно выбрать что-то одно, что-то, что лучше всего получается, что-то, чем я достоин быть для Шапки, что-то, что не повредит тому надежному и счастливому, что есть между нами. Так что я – его лучший друг. Шапка спит в широких мягких штанах и мятой белой рубашке, которую он украл у Стрижа. Подошвы ног не видны под штанинами, рукава рубашки длиннее пальцев. Шапка засыпает, прячась в одежде, и повторяет губами, задевающими край шапки: - Люблю, люблю тебя, Стриж, люблю, - Шапка не знает, какой именно смысл вкладывает он в слово «люблю», какую любовь он имеет в виду, какую любовь он скрывает одеждой. Он просто хочет повторять долго-долго, пока не уснет: - Я люблю тебя, Стриж, люблю, люблю. - ТРИАНГУЛЯЦИЯ- Однажды Стрижу позвонили - в трубке веяло бодростью мурманского ветра, и Стриж долго еще сидел без движения, боясь разрушить тонкий иней, который покрывал его ресницы, щеки, ключицы, пальцы, живот, щиколотки. Так тревожно и завораживающе. Не то – вероятное, не то – представимое. И это звонил не Шапка. - Здравствуй, Стриж! Это я, Мур, я приезжаю завтра к вам, к тебе! Ах, целых несколько дней пробуду, отмени все, я хочу быть с вами, быть с тобой, Стрижик! Вы встретите меня, правда? Ты ведь встретишь меня? Стриж готов построить за ночь отдельный вокзал. А по зеркалу идет рябь неудовольствия от созерцания лжи. - Послушай, Шапка… я буду занят… два дня, или три, да. Ну просто…Так вышло… Потом расскажу. - Да понял я, мистер-никогда-не-звоню-чтоб-сказать-что-нибудь-хорошее. И не подумаю тебе звонить и тебя доставать, скотина! Делай там, что хочешь! Туси, развлекайся! Тебе полезно, зануда. Стриж кладет трубку, но рябь не успокаивается, словно ложь не кончается. Словно он и впрямь собирается лгать лучшему другу. Поезд пробивает дыру в сводах неба, поезд прорывает прореху во времени, и издалека, издавна, из лучшего мира является Мур, самая волшебная, самая чудная девушка. Стриж и все их друзья, все, о ком Стриж так и не сумел пока рассказать Шапке, всё то, куда Стриж так и не привел еще Шапку, все то, ради чего он помнит свое прошлое – все сейчас собирается, стекается, возвращается на эту платформу, к этому поезду, в эти два-может-три дня, в улыбки, смех, мысли, объятия этих людей. Лучшие в мире люди. Лучшие в жизни мгновения. Так по-иному лучшие, что нет никакой возможности объяснить это категоричному, единоличному Шапке. Мур – умница. Мур любят все. Мур засыпают подарками и вопросами. Мур привезла новостей и историй об общих далеких, но ближайших друзьях. Мур прекрасна. Стрижу немного мало Мур, но он не хочет отбирать ее у остальных. Но подарок Стрижа самый здоровский, но радость Стрижа самая трогательная, и Мур невольно приближается к нему, Мур нечаянно выделяет его, Мур незаметно задает ему особенные вопросы, ненароком ярче улыбается ему – в сторонку, и Стриж забывает о Шапке, и Стриж забывает обо всем грустном и сложном, и в животе у Стрижа мерцают светлячки. Ночью будут все вместе, ночью будет еще более душевно, тепло, весело и безгранично. Мур талантлива, Мур – их легенда, Мур ездит по всей стране, Мур на каждом вокзале встречают соскучившиеся и радующиеся, и Мур - человек, и Мур – из Мурманска. Мур утешит, Мур обнадежит, всегда обрадует, всегда припомнит что-то доброе, веселое - только для тебя. Мур сидит в центре, хохочет, рассказывает, показывает и безмерно любит всех. А Стриж сидит возле ног Мур, смотрит сверху вниз и безгранично улыбается. Он со всеми, он такой же, но все же он смотрит на Мур, не смея потерять ни на миг ее, он слушает, узнавая гораздо больше, чем говорит она остальным. Стриж так счастлив за всех, кто рядом с Мур, Стрижу так радостно, что она наконец-то рядом, а он сидит у ее ног, и никто не прогонит его с этого места, и никто косо не посмотрит и мерзко не пошутит. Стрижу так удивительно, как много хороших людей с ним, и как он их всех любит, и как ему не надо делить и распределять эту любовь – а Шапка никогда этого не понимал. Можно любить их всех одинаково, и тут же – по отдельности каждого за свое и без причины, и можно Мур любить совсеминаче, чем друзей, совсем иначе, чем возлюбленную – и что главное, никому от этого не будет плохо и одиноко, чего Шапка никогда не понимал. Стрижу грустно и неприятно думать о Шапке, и тогда он перестает думать о друге, освобождается от него, на эти два-может-три дня, а всей вольной душой прижимается к Мур, и просит, чтобы их фотографировали, и просит, чтобы его простили. А завтра он с Мур совсем один, они гуляют и смеются, они спорят и соглашаются, и Стриж опять не думает о Шапке, только смотрит на добрую и волшебную Мур. Мур обещает, что Стриж обязательно доберется как-нибудь до Мурманска. Мур убеждает, что они еще много куда съездят, и не существует ничего печального или злого, стоит только вспомнить про друзей, про своих друзей в Мурманске, Уфе, Самаре, Оренбурге, Петрозаводске, Северодвинске, Рязани, Нижнем Новгороде, Владимире, Иркутске, Калининграде, Питере, Москве, Тобольске, и Стриж огромной страной счастлив, всем огромным миром светел, и Мур держит его за руку, и он обнимает Мур и смеется вместе с ней. В его душе столько людей, таких разных, таких неповторимых, таких особенных, никто из них не заменит другого, ни одна любовь к кому-то не похожа на другую, и Стриж впервые себя почувствовал способным на все эти чувства, впервые понял, что значит действительно любить друзей, любить близких, любить Мур. И когда Стриж провожал ее, когда прощался с ней надолго, им обоим было – вопреки радостно, ведь расставаясь, они еще ближе делаются. Ведь расставаясь – обмениваются любовью, и ее становится в сердце только в два раза больше. Стриж не помнил, рассказал ли он все это Шапке. Написал ли ему об этом в скупых предложениях или в страстных красках. Передали ли ему с чужих слов или Шапка прочел все это на спутанных ресницах Стрижа и подрагивающих ноздрях. Только Стриж был теперь непоколебимо счастлив, и самого Стрижа стало больше, и в этой новой области Стрижа не было Шапки. Стриж собирался в Мурманск. Съежившийся Шапка сидел в углу, а по комнате ходили незнакомые какие-то уроды. Они дергались бессмысленными телодвижениями, бубнили бредятину, пялились голодом. Уроды то и дело окликали Шапку. Шапка натягивал шапку до подбородка, но когда он не видел уродов, они подползали ближе и щупали его за щиколотки и пальцы. Шапке отвратительны были касания к его тонким инструментам тела, он брыкался и рычал. По вечерам к уродам добавлялась еще какая-то вонь и пыль, и тогда Шапка зажмурившись выбегал наружу и шнырял среди людей и мест, пьянился их бездумностью, горел их страстишками и говорил уйму незначащих слов, чтобы не сболтнуть настоящего. Он даже давал себя потрогать, даже что-то обещал и произносил – «Мы», только чтобы какой-нибудь змееныш не вылез изо рта и не пропищал – - Я хочу Стрижа!!! Верните моего Стрижа! Сделайте его прежним или хоть перескочите на следующего. Отдайте его. Нет никаких чувств, не ни любви, ни ревности, ни страха потери, ни зависти, ни гордости, ни скуки, ни удовлетворения. Есть только я, есть только Стриж и наша дружба. Позвони мне, Стриж. Позвони, твою мать! - Алло, Стриж, сволочь! Не я просил, ты обещал позвонить! - Шапка. Ты всегда можешь достать «Соглашение» и помахать у меня перед носом, ведь раз тебе что-то не так, значит, он нарушен, и другая сторона виновата. - Какое к черту соглашение? Ты что, рехнулся? В жопу договор! К чертям условия! Причем тут вся эта херотень! Мы же друзья, дурень. У друзей могут быть личные проблемы, и моя проблема – это я сам, ничего кроме. Так что не стоит мне обижаться. С чего ты взял, что я обиделся. Ты крут, Стриж. Всё в порядке. Не заморачивайся, - Шапка вдребезги разбил лужу со своим отражением. - Ты молодчина, и я этому рад. Все в порядке. Просто я ненавижу 14 февраля, и во мне много всякого дерьма. Шапка расползался по швам. Шапка гноился неврозами. Шапка облезал слезами. Шапка распускался нитью сомнений и испарялся дымом неясности. - Ты предал меня, Стриж, - и лепестки век облетают с лица Шапки. - Ты бросил меня, Стриж, - и чернильные волосы впиваются в тонкую шею колючей проволокой. - Ты променял меня на другого друга, Стриж, - и черная Шапка сползает на затылок, обнажая беззащитную душу. Тоска его заняла столько времени, что Шапка придумывал новые дни недели, месяца и эпохи. Еще он нашел между пальцев сосуд с зеленым запахом травы, свернулся на полу у кресла и вдыхал его, вдыхал и вдыхал, вдыхал и вдыхал, так что когда внезапно Стриж объявился со словами – - А поехали со мной в Мурманск, дорогой друг! – Шапка только вдохнул еще раз и сказал: - Пошел ты к черту, Стриж. Иди нах. Ты думаешь, я не понимаю. Да все мне ясно. Просто я – другой. А с тобой я стал и для себя самого – другой. Ты много поменял для меня и много объяснил. Но кое-что я не хочу менять и не хочу понять. Это должно быть со мной навсегда. Я никогда не смогу делить чувства. Я никогда не смогу почувствовать, что чего-то в этом мире может быть много. Что что-то в этом мире равноценно другому. Что одновременно можно быть там и тут. Ты крут, Стриж, раз ты это можешь. Я горжусь тобой. Но я не хочу быть крутым. Я по-прежнему твой лучший друг, и ты по-прежнему мой лучший друг. Но лучше езжай в Мурманск один. А я подожду. Шапка смотрит на Стрижа жалобно и злобно. Ресницы тяжелеют слезами, щеки алеют яростью, он сжимается в комок и закатывается в пыльный темный угол. Тогда Стриж бережно обнимает Шапку, почти силой кладет его одинокую голову, его трясущиеся плечики к себе на колени, и гладит, гладит. Стриж перебирает музыку на струнах прядей и знает: - В мире слишком так чудес, а человеческая душа слишком мала, чтобы вместить хотя бы несколько из них, чтобы хотя бы пропустить их все через себя, чтобы хотя бы уловить по лучику от каждого чуда. Любить всех, дружить со всеми, помогать всем, думать обо всем – это не добродетель, это жадность. Чудеса не любят жадность. Для каждого человека на свете есть свои особенные чудеса, которые он способен понять, которые он способен вместить в своей душе, сделать чуть ярче и прекрасней. Мое чудо – это ты, Шапка, только тебе я нужен исключительно и в первую очередь, и только тебя способна вместить моя душонка. И я благодарен тебе за это чувство нужности. Так благодарен… Слезы Шапки набухают тучами ненависти, льются дождями ревности, собираются в нестройные ручьи нервной паранойи, вырастают до рек одиночества и отчаяния, разливаются морем… Стриж так нужен Шапке. Шапке никто никогда не был нужен, кроме себя самого. Шапку ничто не занимает в мире так, чтобы привязываться к этому и плакать из-за этого. А Стриж смог. Стриж – это что-то, что связывает его с реальностью. Что-то, что определяет его бытие. Что-то, что оправдывает и объясняет ему внешний мир. Стриж – это единственное стороннее, в чем нуждается Шапка, единственное, что он допускает к себе, и оттого этот друг ему так дорог и нужен. Оттого он его лучший друг. Оттого Шапка лежит на коленях у Стрижа, пальцы его истончаются, кожа розовеет, тело лишается жесткости и холодности, Шапка-парень превращается в Шапку-девушку, и Шапка плачет, плачет, плачет океанами благодарности и любви. -ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ- Шапка выползает из какой-то щели, тащится по плинтусу и вырастает за спиной Стрижа. Шапка, сжимающий зубы. Мерцающий сквозь льдинки слов Шапка. - Я убью тебя, Стриж. Стриж вглядывается куда-то, куда завалились глаза Шапки. На что-то, долженствующее быть пистолетом. - Что случилось, Шапка? - Ничего не случилось. Гляди – мои пальцы, поигрывающие твоей смертью. Помнишь, ты говорил, тебе хорошо со мной. Ты говорил, что рад, что мы друзья. Ты все еще рад? Одной многолюдной ночью Шапка, среди фонарей и лиц, протискивался сквозь трубку телефона в сознание Стрижа: - Друг! – орал Шапка, - что я могу натворить, чтобы ты разлюбил меня? До чего мне нужно докатиться, чтобы ты оставил меня? Есть ли какой-то косяк, который ты мне не простишь? Подумай хорошенько! Подумай и скажи, я должен знать, должен быть готов, я не хочу рисковать! Шапку тянули за рукава, вешались на плечи, капали кислотой слов. Шапка готов отдать им все ненужное, все блики и тени, которые они в нем любили, думая, что это настоящие его материя и цвет, - но сам вьюнком цеплялся за стену тихого голоса Стрижа. - Я не знаю, Шапка. Только если ты перестанешь быть собой. Только если ты предашь себя. Совершишь ты любое преступление, прегрешение, я, может, не пойму, но я не отвернусь. Пока ты – это ты, пока ты будешь уверен, что ты – это ты, я буду твой друг. Шапка стоял на коленях, и ладони в карманах шевелятся, как рты задыхающихся рыб. Какой-то попытался поднять его, какая-то приподняла шапку над его ухом и шептала случайно-важные вещи. И тогда Шапка встряхнулся и унес свою шапку домой. - Так ты рад, что мы друзья? – спрашивает Шапка, намеревающийся пристрелить друга. - Я рад. Но не делай так, чтобы я рад был. Стриж еще спокоен. - Ты говорил, что можешь смело на меня положиться. Ты говорил, что доверяешь мне. - Я доверяю и сейчас, но… - В слове «доверие» нет никаких буков «но». Ты говорил, что мы останемся друзьями, что бы ни случилось. Так ничего и не случилось, Стриж, все так обычно. И дальше может вообще ничего не случиться. - Где ты взял пистолет, Шапка? Променял на мозги? Ты опять таскался с теми, ты опять набрался от них того? Прекрати, Шапка, остановись. - Так вот, Стриж, доверься мне. Положись на меня и радуйся. Ты умираешь счастливым. С лучшим другом. Лучший друг о тебе позаботиться и после смерти. Я буду плакать, ведь я прежний. Я буду помнить, вед я не изменился. Я не променяю тебя ни на кого, ведь я твой лучший друг. - Убери пистолет, Шапка! Убери это и замолкни! Я не просил меня убивать! - Ты говорил, что все мне простишь. Ты говорил, главное, чтоб это совершил я. Так вот, я – все еще я, и я убиваю тебя. Сдохни! Умри. Уйди. Исчезни. Оставь меня и будь со мной иначе. Несколько иначе. Я тебя убью Стриж. Мы друзья, потому что мы так решили, но мы не решали с тобой, что я не могу тебя убить. Я хочу тебя убить. Шапка выливает кровь Стрижа себе на ладони, развешивает его кожу на окнах, ломает его тело в щепки для костра своей злобы. Стриж молчит, потому что не знает, о чем кричать. Шапка разливает чернила во внутренности друга, и слипшиеся отяжелевшие крылья лишают Стрижа полета. Шапка режет кости Стрижа молчанием и выжигает глаза кривой усмешкой. Шапка надевает шапку изнанку. Шапка отвратителен и страшен, но это Шапка, и он убивает Стрижа. И когда Стрижу становится все равно на свою смерть так же, как Шапке наплевать на все прочее, Стриж, раздавленный где-то у подошв остервенелой шапкиной власти, хрипит: - Зачем ты это делаешь, Шапка? Объясни мне, я хочу понять, зачем. Шапка остывает и оседает, и, сплевывая кровь и грязь, отвечает: - Ты сказал, что не оставишь меня, хотя можешь и не понять. Но непонимание - это страшнее. Это больнее. Я только хотел тебе это объяснить. Стриж обвисает на клыках шапкиной гордости. - Разве это ты, Шапка. Это даже не то, в кого ты мог бы превратиться. Это просто совсем не ты. И тогда Шапка стаскивает шапку и протирает ей соленые глаза Стрижа. - Ты сказал, Стриж, что главное, чтобы я оставался собой. Но, не пытаясь понять меня, ты никак не сможешь знать, я ли это. Я хочу, чтобы, если со мной что-то случиться, ты заметил это первым. Я хочу, чтобы ты всегда знал, кто я. Я хочу, чтобы ты знал меня лучше меня самого. Ведь ты мой лучший друг, Стриж. -ДЕМОНСТРАЦИЯ- Стриж пропал. Без всяких объяснений Стриж пропал. Шапка про Стрижа мог узнать всё. И сейчас он идет переулком для обычных занятий с всегдашним лицом и знает: - что у Стрижа ничего страшного или сильно прекрасного не случилось. Что Стриж занят не больше обычного, ничем не обижен, что Стриж всё такой же, и такой же ему лучший друг. Что Стриж ведет себя со всеми по-прежнему, кроме Шапки. Шапка идет по переулку и набирает номер, рука в кармане. Отвечает не Стриж. Шапка пишет сообщение, которое не выдержит ничье любопытство, но Стриж молчит. Звонит Стрижу домой, но его нет. Расспрашивает приятелей Стрижа, но они бестолковы. Идет к Стрижу в университет, но Стрижа там тоже ищут, всякие суетливые и пакостные. Шапка идет к нему домой, садится у подъезда, у Шапки есть орехи и сливающиеся с цветом лица губы, и Шапка настырно ждет. Совсем поздно Шапка поднимается к двери Стрижа, ему говорят, что Стриж вот только сообщил, что не придет. Может быть, и завтра. Всю ночь Шапка грызет орехи и слушает меланхоличную музыку. Шапка хочет не выспаться, чтобы днем в липких мыслях сна увязла тоска и скуление по Стрижу. Прошло несметно дней, и у Шапки послучалось столько всего, что было довольно лишнего. Шапка ходил подтаявшим шоколадом, разговаривал затекшим голосом, надевал пережеванные вещи. Окружение Шапки считало это за переутомление восторгом и радостно завидовало. Каждый считал себя причастным к счастливующему Шапке. А Шапка стоит среди прочих на крыльце, вогнувшись глубже в себя, смотрит на курящих, представляя, что это он курит, ухмыляется острящим, проецируя, что это ему смешно, и Шапке в целом не передать как хреново. - Как жизнь? – раздается по спине ослепляющий болью щелчок. – Как жизнь, дружище? Шапка волочит взгляд по земле, карабкается по карманам, смотрит из оврага истерии на блестящие ботинки Стрижа и кивает: - Неплохо. - Мне тяжело было от тебя скрываться, - вздыхает Стриж, осторожно спускаясь в овраг, - тяжелее, чем тебе найти пистолет. Шапка наблюдает, как Стриж цепляется за колючие кусты и корни, которыми поросли склоны его оврага. Как Стриж скользит, оступается, пачкается и царапается о его, Шапки, домыслы и перечувствия. - Но я должен был сделать это, Шапка. Я должен был показать тебе. Быть одному – ерунда. А вот остаться одному – совсем другое. Быть с другом – дело обычное. Снова быть с другом – совсем иначе. Шапка медленно выбирает руки из карманов и сплетает на груди. Шапка выставляет подбородок, и губы его повторяют кривую линию шапки на лбу – от левого виска вниз к правому, и росчерки волос. - Я лишь показал тебе, Шапка, - Стриж часто дышит и забористо улыбается, - что ты можешь скучать гораздо сильнее. Что ты можешь умирать гораздо больнее, но так и не понять, когда ты действительно умер. Шапка хватает Стрижа за шиворот и неистово трясет, пока из глаз Стрижа не сыпется правда. - Шапка, пойми, что крайне важно для тебя, еще более, бескрайне важно для меня! Но нет ничего такого, что было бы важнее нашей дружбы. Нет ничего такого между нами, что стоило бы подвергать проверке. Ты можешь убить меня, но можешь и потерять меня. Рыдающий Шапка карабкается на плечо Стрижу по его необходимой гордости, по его неизбежной разумности, по его справедливому ответу. Шапка карабкается и словно молитву, бормочет: - К черту пистолеты! К черту побеги! Сволочь, ты победил в этой игре! Подонок, ты в тысячу раз мудрее и хитрее и сильнее и смелее! Стриж, я признаю что угодно и раскаюсь за что угодно, только никогда больше так не делай! Твою мать, Стриж, подлюга, давай больше никогда не будем ничего подобного! Никогда больше не покидай меня так… Стриж обнимает Шапку, сажает на плечи и выносит из оврага. Курящие и хихикающие в пяти метрах не замечают ничего нового. «Что ты, Шапка, глупый. Конечно, не будем. Разумеется. Мы же друзья». -ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ- Шапка заболел. Тяжело и скучно. Непонятно, отчего заболел именно он, а не, скажем, Стриж. Шапка ведь никогда-никогда не пил спиртного. Не курил, вообще ничего такого. Бегать любил. Шапка всегда был здоровым, не простужался, не отравлялся, аллергией или еще чем хроническим не страдал. - Почему ты заболел? – Стриж ходит пальцами по белому одеялу друга и знает, что уже не будет называть белый – просто белым. Есть белый – вкусно-сливочный. Есть белый – надежды. А есть белый – больничный, со всеми его халатно -лекарственными стерильными оттенками. - Почему же ты все-таки заболел? Зачем? – спрашивает Стриж у друга. Шапка наигранно-затравленно озирается, вытаскивает из-под подушки шапку и надевает. Покрывается безмятежностью. - Хе-хе! Стриж, да тут мало удивительного. Я так много времени проводил среди нездоровых людей: с кучей вредных привычек, с ворохом пакостных мыслишек и мерзких поступков. Мне нравилось ходить среди грязи, лужиц, паутин, мусора – осторожно так, на цыпочках, чтобы не запачкать чистых ботинок и выглаженных рукавов. Видать, их грязь проникала в меня как-то иначе. Я никогда не осуждал ничью греховность, ты же знаешь, Стриж. - И это хорошо. - Но: я никогда не осуждал и греховность самого себя. Мне вообще было по барабану. Все одинаково. Я остерегался испачкаться внешней грязью, потому что это было мне противно. Но я ходил среди этой грязи, общался, прощал и потакал грязненьким людишкам, поэтому не заметил, как другая грязь проникает в меня другими путями. Что ж, тогда так мне и надо, - и Шапка ухмыльнулся, обращая злорадство самому себе. - Надеюсь, ты примешь к сведению этот опыт, когда выздоровеешь, - улыбнулся Стриж. - Дружище, это такое дерьмо – быть больным. Мне стыдно и противно быть больным, и я был уверен - запретить тебе приходить. Пока… Кругом галдит столько голосов! Одни говорят – ты гниешь заживо, киснешь, протухаешь, от тебя воняет, ты разваливаешься на скользкие куски. Кто-то говорит – в тебе зарождается новая, более совершенная жизнь, и ты должен отдать себя ей в жертву. Кто-то говорит – расслабься и получай удовольствие, все в жизни бывает первый раз. Кто-то собирается копать во мне ходы, рыть ямы, что-то вынимать, вычищать, и промывать, промывать, промывать… Главное, чтоб зашить не забыли. Это очень забавно, думать, как тебя будут форматировать, и ты будешь чист, пуст и свободен для новой грязи? Как думаешь, Стриж, они правда сделают все это? - Разумеется, Шапка. Они тебя вылечат. В этом уже никто не сомневается. Скоро больничный белый станет утренним белым. Белым мороженого и изнанки фотографий. - Это хорошо! А собственно, мне пофиг на самом деле. У меня тут есть проблемка поважней и посерьезней. От этой болезни какая-то моя часть взяла да и выздоровела! Так что присаживайся и слушай. Если б не это, хрен бы ты меня увидел в таком состоянии, белым, без шапки и с грядами таблеток в желудке. Стриж садится у окна, почти спиной к Шапке. Он пугается, что сейчас начнется что-то ужасное. Но вскоре он чувствует, что ему не страшно, совсем не страшно. И тогда Шапка начинает говорить, четко и спокойно, немного даже ликующе. - Стриж, ты тоже должен был заметить. Во мне слишком много тебя. В тебе слишком много меня. Я путаюсь, кто где. Яне знаю, чей сейчас делаю вдох, чью сейчас думаю мысль. Я не понимаю, когда я хочу чего-то и делаю это, а когда - ты хочешь чего-то и я делаю это для тебя. Я не понимаю, на кого смотрю в зеркало. Не знаю, чью жизнь живу и о ком из нас знаю больше. Стриж, мы давно уже стали единым целым. По крайней мере, с моей стороны это выглядит именно так. Поэтому мне уже мало просто себя. Поэтому мне крайне неудобно быть только собой, только со своим телом и душой, и чего ты там еще обычно добавляешь. Поэтому, может быть, я и заболел. - У тебя есть идеи? – с любопытством спросил Стриж, хотя любопытства сейчас меньше всего было в нем. - Конечно, Стриж, я придумал. Я уже все придумал. Тебе это понравится, а даже если и не понравится, то насрать, я могу прибегнуть к крайней мере и выпросить это как последнее желание умирающего. Не надо меня лечить, на хрен все это, это скучно и бесполезно. Стриж, ты объясни этим врачам-докторам, что нам надо. Покажи им, растолкуй, как ты умеешь. Расскажи, как долго мы вместе, что пережили, как дружим, и все такое. Чтоб они поняли! Чтоб даже какой-нибудь конченный дурак понял. Пусть они сделают такую операцию. Чтоб мы были вместе. Мое тело скоро развалится и распластается зловонной слизью, так что жить дальше во всей материальности предстоит тебе. А врачи эти уж пусть позаботятся, чтобы мы жили вместе. - Ты гениален, Шапка. Ты все замечательно придумал. Чтоб я без тебя делал, - Стриж все смотрит в окно, так же остро чувствуя, что в нем слишком много Шапки, и значит, он не позволит Шапке умереть. - Тогда вали уже, Стриж. Тебе ведь надо подготовиться к операции, это ж не так просто, будет, да? - Конечно, Шапка. Но я думаю, тебе гораздо больше нужно подготовиться. Конечно, Стриж сразу не уходит. Стриж стоит около Шапки и вглядывается в него, но не как в последний раз, а скорее – как в предпервый. - Ты только представь, Стриж, теперь никто не будет доставать тебя этими дурацкими вопросами по поводу наших отношений! Вот мы их облапошим… Как думаешь, мы с самого начала знали, что все так и кончится? Что это и будет итог нашего соглашения? - Я думаю, Шапка, что только теперь отношения и начнутся. Шапка доволен. Шапка доверяет другу. Шапка думает о хирургах, которые будут перебирать клеточки его мозга, распутывать нейронные связи под строгим руководством Стрижа, и ему весело. Он закрывает глаза и говорит: - Тогда, Стриж, скажи, что все будет хорошо, и поцелуй меня. Стриж сейчас – сосредоточение сильнейших чувств, какие он только когда-либо испытывал. Он преисполнен двух мыслей: Мы были бы действительно самыми настоящими лучшими друзьями: если бы Шапка не был - девочкой. Мы были бы действительно самыми настоящими лучшими возлюбленными: если бы Шапка не была – мальчиком. - Всегда есть какой-нибудь косяк, - иронично замечает Шапка из-под закрытых глаз. Натягивает шапку на полупрозрачные веки. И тогда Стриж целует Шапку. Стриж все объяснил хирургам. Он умел доходчиво объяснять. Хирурги пожимали плечами, глядя на рисунки и выкладки. Но раз уж такое дело. Раз уж никто не против. Раз уж такие друзья. Да пожалуйста. И хирурги готовятся к странной, больше похожей на обряд, операции. Шапка тоже готовится. Он смотрит на мир последний раз – своими глазами, ведь скоро он будет смотреть на него только вместе со Стрижом. Последний раз двигает своим телом и проверяет, что он умеет им делать. Последний раз перебирает свои ощущения от внешнего мира – ведь скоро у него останутся только внутренние ощущения. Последний раз возвращается к тем местам себя, где нет еще Стрижа – ведь скоро таких мест не останется. Шапка делает все это, и ему становится небывало радостно, весело, клево, круто, игриво, счастливо. Шапке впервые хочется улыбаться, и он улыбается, улыбается и знает, что эту улыбку видит Стриж. Стриж, конечно же, видит эту улыбку, и он плачет, плачет, плачет, в его слезах его радость и поздравления для друга. Шапка не относится к этому как к смерти, или как к превращению, или слиянию, переселению. Шапка закидывает части себя на облака. Привязывает что-то к солнечным лучам. Развевает немного во всполохах ветра. Растворяет чуть-чуть в мокрых разводах. Прячет остатки в тенях травинок. Полностью смешивает себя с миром, исчезая из него. Переселяется в мир внешний, разбивая свой внутренний. И наоборот – вбирает все внешнее в себя, а себя целиком погружает в душу Стрижа. В те же мгновения Стриж собирает все эти крупинки, частички, лоскутки, ошметки, крошки, собирает в ладони, подносит к лицу, и вдыхает, съедает, всматривается, втирает, высыпает, присоединяет к себе. Теперь Шапка полностью принадлежит ему, а он – Шапке. Теперь он уже не просто Стриж, и Шапка снова не мертв. Они оба по-прежнему есть в этом мире, но наконец-то каждый на своем месте – рядом друг с другом. Неразличимо рядом. Стриж жил. Каждое утро просыпался с нетерпеливым любопытством и безотчетной, но радостной определенностью. Воспоминания всегда были у него под рукой, и оттого глаза его не потухали. Стриж точно попал в свое время и свое дело. Никакая женщина не смотрела на него, как на неудачника. Стриж по-прежнему любил мир и людей, но уже не томясь ожиданием взаимности. Стриж мог теперь сделать всё и узнать всё, но с наслаждением не торопился. Стриж был так доволен судьбой, что переполнялся завистью к себе и гордостью – конечно же за Шапку, друга, без которого всё было бы не так. Стриж следовал своему предназначению, которое подсказал ему Шапка. Стриж был послушен своему смыслу, ведь Шапка говорил: это важнее, это лучше, круче, чем просто быть счастливым. И Стриж со своим счастьем и смыслом жил и знал, что всё идет так благодаря Шапке, который живет внутри него, всегда рядом, его лучший любимый друг. Шапка наконец-то был сам собой, не связанный условностями общества, не стесняемый рамками реальности. Шапка наконец-то мог сколько угодно быть со своим лучшим другом, и Шапка наконец-то могла любить его, не подбирая к этому чувству толкований и оправданий. Наконец-то все стало просто и легко. Наконец-то Шапка жил только для себя и лучшего друга – делал, что должен. Это приносило ему блаженное удовлетворение, и, чего он уж никак не ожидал – такое непривычное, всепоглощающее счастье. © Наталья Макарчук, 2008 Дата публикации: 04.04.2008 18:49:13 Просмотров: 3046 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|