Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Командирован по особому поручению

Николай Юрлов

Форма: Миниатюра
Жанр: Литературная критика
Объём: 8610 знаков с пробелами
Раздел: "Окололитературное"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


Достоевский в нашей жизни

По примеру студенческого друга на изломе эпох я начал вести литературные конспекты, выписывая достойные внимания фразы. И так уж получилось, что открыли мои тетради «Записки из Мёртвого дома». Безмерно благодарен за это классику и считаю, что именно Достоевский, по его собственному выражению, самой судьбой был «командирован по особому поручению», чтобы сказать потомкам многие умные вещи. Какие именно, следует ниже.

Два писателя об одном и том же

Бывает же так: два классика-антагониста, абсолютно не сговариваясь между собой, то есть автономно, пишут почти слово в слово. Не верите? Да я и сам удивился, когда вот этот отрывочек из тургеневской «Муму», запомнившийся ещё со школьных лет, нашёл удивительное соответствие у Достоевского:

«Но ко всему привыкает человек, и Герасим привык наконец к городскому житью» (Тургенев, «Муму», 1852).

И уже в «Записках из Мёртвого дома» (1860-1861):
«Человек есть существо, ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее определение человека».

Почувствовали некое тождество? Хронологическое первенство остаётся за Тургеневым, но только отчасти, поскольку всё мощнее у Фёдора Михайловича, открывшего в человеке такую бездну!

Барабанная шкура

«Не слушался отца и матери — послушайся теперь барабанной шкуры», — прекрасное средство воспитания детишек на жизненном примере Фёдора Михайловича Достоевского.

Правда, придётся ещё и объяснять нынешним отрокам и отроковицам, что есть «барабанная шкура» и как она соотносится с хрестоматийными «Записками из Мёртвого дома». И что такое «Мёртвый дом» вообще…

Новое о Раскольникове

Перечитывая сейчас Достоевского, я пришёл к выводу, что Родион Романович Раскольников не только неизменный герой школьных сочинений, но ещё и выдающийся самоизолянт.

Ведь чтобы дойти до дела, он сначала подвёл под него теоретическую базу, что освободило его от необходимости посещать Императорский университет (это как у нас федеральный вуз). Зачем, если всё к экстернам шло? А потом несколько месяцев вообще глаз никуда не показывал, разве что к старушке иногда. Об заклад с ней бился: мол, непременно выдержит любые условия самоизоляции, потому как самодостаточен, видит пророческие сны; в баню и цирюльню ему ходить не резон — всё это вздор, и в следующий раз вещицу он ещё круче прежнего принесёт...

Учитывая все трудности самоизоляции, авенантненькая* квартирная хозяйка Прасковья Павловна к бедному студенту была чрезвычайно милостива, а прислуга Настасья вообще души не чаяла. Чем не бескорыстный волонтёр — прямо к постели щи да кашу, пищу нашу, ещё тёпленькими принесёт. В какую сторону ни поверни, страшно актуализирован нынче Родион Романович Раскольников: мы тоже сидим исключительно дома и хорошо сидим! В некотором роде без работы оставляем наследников незабвенного Порфирия Петровича, ибо к топору по примеру нашего героя никого не зовём-с, но это уж, как говорится, се ля ви…
____________
*Авенантненькая — (франц.) приятная, привлекательная, как и было сказано.

Бессонница мадам Хохлаковой

Никогда не соглашусь с высказыванием кого-то из великих, что литература — это кривое зеркало. Зеркало, конечно, кто спорит, но зеркало скорее увеличительное, а в особенных случаях и зеркало времени, которое даёт возможность увидеть то, что будет, что случится через много-много лет...

В этом отношении весьма показательно творчество Фёдора Михайловича Достоевского: писатель оказался намного прозорливее даже своего героя — монастырского старца Зосимы, бухнувшегося перед скорым узником тюремного замка на колени. Иеромонах разглядел в Мите Карамазове будущее великое страдание, а поступок русского инока вызвал в уездном городе Скотопригоньевске неоднозначные пересуды, в том числе и в обществе госпожи Хохлаковой. Создавая образ этой «современной женщины», которая любит Салтыкова-Щедрина, этот «сосуд с серной кислотой», и не знает, что ей больше всего требуется в жизни — верить в чудо или быть законченной реалисткой, Достоевский «сквозь магический кристалл» заглянул и в наше смутное время.

Принимая в гостиной «энергического человека» Митю Карамазова, мадам Хохлакова признаётся:

— Падение нашего кредитного рубля не даёт мне спать…

После откровения госпожи Хохлаковой, право, не знаешь, куда ты попал, в каком веке очутился: в пореформенной России позапрошлого столетия или в России нынешней, где всё ещё строят сословное общество, и никак с этим делом не покончат, где уже есть давным-давно дамы и господа, но имеются ещё и товарищи офицеры. (Ответить, когда в этом вопросе будет наконец-то ясность, ответить «математически», как того добивалась от собеседников эта беспокойная героиня хрестоматийного романа, в наши дни не сможет ни один государственный муж, какой бы высокий пост он ни занимал.)

Живо представляю, как мучает бессонница граждан и гражданочек Российской Федерации, как они, подобно литературной дамочке Достоевского, страшно мучаются и принимают на ночь снотворное, которое им уже не может помочь. Да и чем тут поможешь, ежели у нас всё падает и никакие подпорки и скрепы больше не держат? Значит, надо ехать в Сибирь на золотые прииски, как советует Мите Карамазову госпожа Хохлакова (кстати, сырьевую доминанту российской экономики Достоевский тоже предвидел), и чартерными рейсами в срочном порядке отправлять намытое золотишко в Лондόн.

Там, у английской королевы, как будто не трясёт, да и с Лондόна выдачи нет…

Двойник господина Голядкина

Литературный комбайн, который убирает огромное поле с нелёгкими, а зачастую полёглыми хлебами, отправляя срочно в набор первые главы ещё не завершённых произведений, — вот контурно обрисованный портрет Достоевского. Писателю катастрофически не хватало времени, чтобы поработать над формой собственных сочинений, придать им совершенство, и он мучился не меньше, чем с приходом падучей, понимая, что осуществить тот передел, который, возможно, и был бы нужен в данном случае, не позволяют ненавистные господа кредиторы. Вероятно, именно поэтому на уровне подсознания Достоевский не терпел Тургенева, любимца читающей женской публики и мастера филигранного языкового оформления, барина в русской литературе. Можно предполагать, что эта неприязнь зародилась, когда Иван Сергеевич ушёл с вечернего чтения у Белинского одной из ранних повестей автора «Двойник» — пожалуй, самого изящного произведения Достоевского, отнюдь не случайно обозначенного им жанрово как «петербургская поэма».

Но если для чтения идеологических романов Достоевского действительно требуются определённые навыки и терпение хотя бы до первых ста страниц, то «Двойник» (особенно современным человеком) глотается мгновенно. Не только с психологической точки зрения, поскольку здесь показана «модная» нынче болезнь титулярного советника Якова Петровича Голядкина в начальной и конечной фазе её развития. Да что для нас какой-то мелкий чиновник николаевской эпохи, к которому стал являться «неблагопристойный близнец»? Разве здесь один литературный интерес, если герой, как он сам выражается, маску надевает лишь в маскарад, а не ходит с нею перед людьми каждодневно и хитро нам из глубины веков подмигивает?..

Сегодня раздвоение личности из плоскости медицинской плавно перешло в плоскость конспирологическую, а тема двойников — одна из самых заезженных на блогосферном пространстве, и лишь ленивый не сделает мышиный клик, увидев на Дзене очередную публикацию «про это». Тем любопытнее для нас трактовка двойничества, предложенная в первой половине девятнадцатого века русским пророком, и как тонко он её излагает для потомков — с помощью слуги чиновника Голядкина и вечного пьяницы Петрушки, гласа простонародного:

— Добрые люди живут по честности, добрые люди без фальши живут и по двое никогда не бывают…

У нас в Отечестве случается и так, что устами человека, перманентно пребывающего под хмельком в одном из больших домов по улице Шестилавочной, тоже глаголет истина. Да ведь о том же твердит и Фёдор Михайлович в «Записках из Мёртвого дома»: «Везде в русском народе к пьяному чувствуется некоторая симпатия».

Дураки и Коля

Один гимназический герой с пылкою душой (звали его Коля Красоткин) однажды объявил войну глупости человеческой и обозначил своё кредо: расшевелить дураков во всех сферах жизни. Побольше бы подобных Коль, возмущающих общественное спокойствие, особенно в наши напряжённые дни.

Очень надо! Ведь как только это броуновское движение начнётся, так у нас и настанет весёлая жизнь — слишком уж сейчас она грустная…
Вот почему к вам настоятельно обращаюсь я, друзья мои: продолжим великое дело Коли Красоткина!

Николай ЮРЛОВ,
КРАСНОЯРСК

© Николай Юрлов, 2021
Дата публикации: 25.12.2021 17:44:44
Просмотров: 1237

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 67 число 38: