Точка сборки, или давайте учиться

Джон Мили

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 43167 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

ПРЕДИСЛОВИЕ. Эти способности проявились у меня уже во взрослом возрасте. И мое счастье, что в свое время я читал Кастанеду, иначе б не понял. Большое спасибо тебе, Хуан Карлос, дай Бог здоровья и всего, чего ни пожелаешь!
У всех - я опять же читал, поскольку интересовался – это происходит по-разному (взять Розу Кулешову, или еще кого); у меня - в результате удара пивной кружкой по голове. Я, можно сказать, всегда знал и догадывался, что этим кончится; не может быть по-другому, если твой ближайший дружок пьет беспрерывно, то есть, как говорится, без перерыва на обед. Его, конечно, понять можно – семейная драма: жена ушла, детей увела. То есть, на самом деле, как раз наоборот – она-то с детьми осталась, с новым хахалем и в мужниной квартире, а он переехал жить ко мне.
Ну, что тут поделаешь? Ситуация чуть не стандартная; в таких случаях все права у женщин. Вопрос: что это за государственное устройство - еще демократией называется - когда она вот так разлюбила, потом полюбила, а тебя, как ненужный хлам - взашей! И безо всякой надежды на судебную справедливость, потому что... дети. И сам уйдешь, только, чтоб им хорошо...
Короче, переехал дружок ко мне, и я его выручал как мог. То есть, на работе он по пьянке тут же поругался с начальством и его незамедлительно выгнали. Значит, сидел без денег, а я его поил-кормил, и еще давал наличными для встреч с детьми - ну, на мороженое там, пирожные и карусели, поскольку еще маленькие. Сам, на самом деле, не запойный и работящий, жалея, пил вместе с ним и учил, старый холостяк, как обходиться в хозяйстве одному, чтобы не перестать уважать себя и чтобы не было слишком грязно привести в дом женщину. И вот, прошло время, и я счел возможным, чтобы она, то есть, женщина, пришла, как всегда, по моему вызову, только предназначалась на сей раз не для меня, а для него, чтобы развеять его тоску. Тогда это и произошло.
Когда она появилась, мы с ним были уже бухие и невеселые, а завязавшийся разговор вообще пошел не туда, куда следовало: о любви и нарождающихся
от нее детях. Она - всегда такая покладистая шлюшка, то есть, большая любительница этого самого - выпила с нами больше, чем нужно, наслушалась про такое, а когда я встал, чтобы уходить к другой своей подружке, то есть, чтобы оставить их одних, вдруг заартачилась. «Ты, - стала кричать, - ты... как ты смеешь меня подсовывать чужому человеку!.. Может, - говорит, - я тебя люблю и хочу от тебя ребенка». Стоя у двери, я начал ее убеждать и объяснял, что никакой это не чужой человек, а мой личный друг с детства, и что, вообще, вовсе не зазорно помочь даже и незнакомому в его трудную минуту... еще что-то говорил... И проглядел, не заметил летящую в меня кружку. Помню только удар, и звук при этом такой, будто треснула большая узбекская дыня. Дальше начались фантастические вещи.
Вместо того, чтобы отключиться, как сделал бы любой нормальный человек
на моем месте, я остался включенным в мир, но мир этот - я сразу для себя отметил - стал не совсем обычным. (К чести своей сказать, я в этой ситуации не растерялся, наоборот, с первой же секунды проявил здоровый интерес к новому своему состоянию). Первая необычность заключалась в том, что он, мир, как будто немного приглох, но, одновременно, стал удивительно ясным и прозрачным; я плохо слышал, что говорили мои собутыльники, но видел прекрасно, то есть, так, как не видел никогда в своей жизни; и всегда, от природы, немного подслеповатый, стал сейчас просто зоркий сокол. Вторая - состояла в появившейся вдруг чрезвычайной замедленности восприятия действий, имеется в виду, всего того, что потом происходило. Картинка не стояла на месте, все менялось во времени, но и само время, как оказалось, я воспринимал тогда иначе.
Вот, подробный, как на духу, отчет об этом, отнюдь не смешном, случае, имевшем для меня самые серьезнейшие последствия.

1.

Дружок мой, с поднятой в броске рукою, полупривстал за столом; на тарелках разнообразные объедки, а в салатнице мой нетронутый почему-то фирменный салат из морской капусты. (Именно это обстоятельство вызвало, помню, и первым делом, мое сильнейшее неудовольствие). Далее, мне не понравилось, что бутылка, которую мы не допили, не стояла, как ей положено, на столе вертикально, а валялась под его стулом, а вылившаяся из нее жидкость образовала в складках клеенки и на полу по небольшому озерцу. (Другой бутылки у меня не было; вопрос: как же тогда выпивать?) На лице у него застыло глупейшее, по-детски удивленное выражение, говорящее мне о том, что он, дурак, ровным счетом ничего не понимает в происходящем. Я перевел взгляд на бабу: брови задраны вверх, в глазах неподдельный ужас и что-то еще, похожее вроде на любопытство... Любопытно ей...
Рассерженный, я молча двинулся к ним навстречу. Не терплю свинства: нужно поднять бутылку, потом, раз я уже никуда не собираюсь, подумать, где взять следующую; навести порядок на столе и заставить попробовать салат – что это еще за неуважение к хозяину?.. Сделав два шага вперед, я заметил, что они,
по-прежнему напряженно, смотрят на место, с которого я только что сдвинулся. Обернулся, и увидел... себя: бледный, лежу ничком возле двери, вокруг разбитой головы расползается кровавая лужа, а заляпанная красным пивная кружка валяется неподалеку. Приглядевшись, заметил кровавые же пузырьки воздуха, медленно вздувающиеся и опадающие в уголках губ... Значит, живой, не мертвый, пришла мысль, чего ж они так испугались?.. И сразу вторая: в больницу! срочно!.. Открыл рот, чтобы крикнуть: в скорую давай! нельзя терять ни секунды!.. И… не услышал своего голоса. Это дурачье продолжало пялить на меня свои зенки.
Тут только по-настоящему перепугавшись, я заметался и, чтобы вывести их из транса, начал изо всех сил бить по щекам. Я бил и орал: в том смысле, что,
если сейчас же мне не помогут, убью, зарежу, посажу в тюрьму; потом устал и, заметив полное отсутствие результата, – ну, просто никакой реакции! - взмолился: да что ж вы, суки, ведь не спасете - сами же повеситесь... Нет, они не ощущали ударов, меня, в моем новом образе, не видели и не слышали. Изнемогнув и отчаявшись, я сел к ней на ее каменные коленки и заплакал.
Я плакал долго: жалко было погибнуть вот так нелепо. Причем, что интересно, вопреки гороскопу, обещавшему мне совсем иную смерть, хотя, правда, и более мучительную - от цирроза печени, но зато не сейчас, а много-много
лет позже. Отчего-то я хорошо понимал, что конец этому моему бесплотному состоянию наступит, и неминуемо, в момент гибели истекающего сейчас кровью еще не старого и до боли родного тела. А отплакавшись и открыв глаза, заметил, что положение руки моего друга-убийцы несколько изменилось – она опустилась, составляя теперь существенно меньший угол по отношению к поверхности стола, так же, как изменилось выражение его лица - оно стало вроде как виноватым. На лице и в положении фигуры этой чертовой девки, словно приклеившейся к своему стулу, видимых изменений не произошло. Да, подумалось, если такими темпами шевелиться, можно, пожалуй, и действительно, сыграть в ящик; потому попытался помочь себе сам: подошел, заглянул в свои закрытые, с легкой синевою под веками, сразу видно, измученные глаза, не испачкавшись, нежно погладил себя по голове.
А в голове моей в этот момент явно что-то происходило. Появились слабые
шум и гудение, напоминающие работу микроэлектродвигателя – технарь, я-то знаю! - в качестве привода некоего механизма, меняющего то ли положение какой-то заслонки, то ли ориентацию чего-то там серьезного в моем черепно-мозговом пространстве. Постепенно усиливаясь, звуки эти стали похожи сначала на те, что сопровождают полет пчелы, потом на грохот воды у плотины гидроэлектростанции, и, наконец, на рев турбин сверхзвукового реактивного истребителя, пролетающего в непосредственной близости. Разрывались и лопались перепонки, глаза вылезали из орбит и дикая боль пронизывала все мое существо. Еще мгновение, и я бы, конечно же, умер, поскольку никто, даже и бесплотная тень, такое не выдержит, как вдруг... эта, как мельница, замахала руками, у меня как искры во тьме... и все звуки куда-то пропали. Затем появились снова.Тогда я открыл глаза, и мир предстал мне уже не просто необычным, а очень и очень даже странным.

2.

Начать с того, что, точно как в сказке про «мальчика-с-пальчика», размеры комнаты, как и всего, что в ней находилось, резко - в десять раз-то уж точно! - увеличились, и, мало того, все в ней встало с ног на голову; однако, я не выводил это обстоятельство в сознание и, непонятным образом, чувствовал себя весьма комфортно. Хотя звуки, ее наполнявшие – громкие шумы и трески, - внушали некоторую тревогу, зато запахи - из которых сильнейший - это запах еды, - были привычно приятны и волновали. Я легко вскочил на стул, оттуда на стол, и, ни на кого не обращая внимания, утыкаясь мордой в тарелки и сам себе подмурлыкивая, начал жрать все, что в них было мясного и рыбного. Только наевшись от пуза, то есть, до полной невозможности есть дальше, я поднял глаза и глянул, что происходит.
А происходило вот что: у двери валялась окровавленная туша - откуда-то я знал, что она моя, возле нее на корточки присели двое – они мне были тоже знакомы и небезразличны, то есть, я различал их по внешнему виду и запаху, и, поддерживая голову туши, при этом отпихивали друг друга руками и что-то громко бормотали. Это было интересно. Потому, спрыгнув со стола, я подошел поближе, но, удостоверившись, что, в связи с их занятостью, ни потереться об кого, ни поиграть не удастся, удалился в излюбленное свое место под отопительной батареей, там сладко зевнул, затем - стыдно признаться - свернулся в комочек и, как говорится, задал храпака.
Разбудили меня топот ног и выкрики сразу многих людей. Я подскочил от неожиданности и тут же, на всякий случай, перебрался на шкаф; оттуда внимательно наблюдал, как, ругаясь, что больно тяжелая, тушу грузили на носилки, потом уволакивали. Вот, звуки уже на лестнице, щелкнул замок, и я остался один. Как говорится, неизъяснимая грусть стеснила мне сердце, не пойму от чего, захотелось бежать за собою. Но, как в том анекдоте про яйца, вдруг напала жуткая лень, со шкафа слезать - хуже смерти, то есть, ну, совершенно неохота; я хвостом расчистил себе пыльное пространство, для чего дважды обернулся вокруг себя, пару же раз при этом чихнул, и, не успев, хоть и следовало, облизать себе лапы, опять провалился в сон.
О, это страшная штука – память! Я запомнил его, тот свой ужасный кошмар. В
нем со мной взапуски бегала большая собака; продираясь сквозь густые заросли чего-то зеленого и сигая через высокие заборы, я долго удирал от нее, пока не забился в какой-то подвал, из которого удирать уже было некуда. Собака грозно рычала, а я, зажавшись в угол и поднявшись на задние лапы, на передних выпустил когти и бессильно шипел. В тот момент, когда собака накинулась – ведь надо же, чтобы именно в этот момент! - я почувствовал сильнейший укус в хвост, и, мгновенно развернувшись, увидел перед собой громадную злобную крысу, кажется, способную сожрать меня целиком. Сама смерть глядела мне в морду, причем с двух сторон, невыносимый ужас затопил мое нутро... И, представьте, в это же, да, в это же, опаснейшее в моей жизни, мгновение вдруг появляются знакомые уже гудение и шум в голове, вот, они нарастают, нарастают... Раз!.. Дичайшая боль и... я выпархиваю из самых лап этих тварей (сразу следом, кстати, сцепившихся между собою), покружив по подвалу, через открытую дверь вылетаю на волю.

3.

Как передать это ощущение полета, свободного взмывания ввысь, сквозь синеву неба к самому солнцу, и вот, почти что достигнув - раз! – кувырок – и
вниз, вниз, на сложенных крыльях, камнем, чтобы у самой земли их расправить, и снова – раз! - вверх, вверх... Все внутри трепещет и упивается сладостным, как говорится, восторгом...
Я долго кувыркался так в воздушных потоках, наслаждался необъятным простором и в громких, радостных, как мне казалось, кличах выражал свою признательность этому миру... До тех пор, пока какое-то смутное и совсем неожиданное чувство вдруг не сжало мне грудь, и я - сам не знаю, почему - не полетел-полетел над родным городом, не закружил-закружил над больницей и аккуратным, сереньким таким, корпуском реаниматологического ее отделения. Опускаясь на сильных крыльях, не один раз подлетал к заросшему паутиной окошку и собственными глазками-бусинками видел распростертую на покрытом рваной клеенкой и залитом кровью столе операционной свою тушу и колдующих вкруг нее людей в грязно-белых халатах. И все никак не мог оторваться и улететь. А когда над городом опустилась ночь, по-быстрому свил себе гнездо здесь же, в больничном саду.
И вот, снова настал день, и снова я в воздухе. Правда, уже по делам, из вящих нужды и необходимости. Молодой сад не успел обзавестись собственными червяками и гусеницами, потому за провиантом приходилось летать довольно далеко, в пригородные леса. Но и тут, оказалось… все в жилу! В одну из экспедиций познакомился с прехорошенькой перепелочкой и, не упуская момента, предложил ей жить вместе. Умница! сразу согласилась!.. И зажили мы при больнице дружной такой птичьей семейкой. Днем добывали себе пропитание и присматривали за телом, недвижимо лежащим в грязной и запаршивленной палате для умирающих, вечерами и ночью ворковали и грелись друг об друга. Скоро все немногочисленные выздоравливающие нас уже знали и любили, то есть, подкамливали когда-никогда крошками, оставшимися от их по-нищенски скудного обеда (мы-то видели: продукты воровал, в первую очередь, повар, который затем по-братски делился с больничным начальством, а доворовывал, уже по мелочи, остальной медперсонал, кто сколько сможет), за которые, кстати, мы насмерть дрались с местными воробьями – нахалюги ужасные!
Мне, лично, такая жизнь нравилась, и я б с удовольствием продолжил, когда
не переводили бы меня в клинику в другой город. Перепелка лететь категорически отказалась, мотивируя тем, что далеко и непривычно, а я, хоть и привык к ней, но… есть же ответственность! не оставлять же себя, в самом деле, больного и беспомощного, в одиночестве!..

4.

Не перестраховаться в случае с авиацией - особенно, когда она санитарная – явная нелепица! Только такая неопытная птица, как я, могла себе это позволить. Древний «кукурузник» с полустершимися крестами по бокам, помню, уже набрал высоту, и я сопровождал аппарат, нисколько не отставая. Это было нетрудно. Единственное неприятность заключалась в том, что густой дым, валивший из выхлопной трубы старенького мотора, мешал любоваться открывавшейся внизу панорамой: заросшие сорняками поля, захламленные и наполовину вырубленные леса, тухлые ручьи и болота родины. Все чудесные виды… И все полускрыты этим едучим дымом. Тогда я решил подняться повыше, чтобы оттуда обозревать. И, конечно же, опять был не прав, поскольку - недопустимая небрежность! - лететь нужно всегда впереди.
Мы пролетали над невысокой цепью холмов, между двумя из них блестела водная гладь симпатичного озерка, очень красиво смотрелись разбросанные там и сям заброшенные деревни. Откуда взялся этот чертов жаворонок?.. Честно скажу: зазевался, не знаю. А когда заметил пичужку, по прямой, будто нарочно, пересекавшую курс нашего лайнера, столкновения было не избежать.
Я отчаянно замахал крыльями, закричал и рванулся вперед, чтобы помешать, отвести беду. Но, тщетно: «кукурузник», с заглохшим двигателем, кувыркался и падал вниз. В резком пике я последовал за ним, я надеялся поднырнуть под днище и подставить ему свои мощные крылья. И этот маневр мне почти что уже удался, самолет начинал уже выравниваться и планировать, когда пьяный дурак-летчик, вместо того, чтобы, положась на меня, просто отпустить руки и мирно блевать от перегрузки, крутанул вдруг штурвал, и мы с этой рухлядью зацепились крыло об крыло. Дикая, просто нечеловеческая какая-то боль... Затмение... И я обнаруживаю себя плавающим в воде.

5.

Боже мой, более приятных ощущений не испытывал в жизни! Это вода омывала
мое длинное сигарообразное тело, стремительно проносящееся из конца в конец небольшого, но глубокого озера. А как здорово было лежать на дне, в полусумраке и прохладе, прислушиваться к разным подводным звукам, и, лениво шевеля неслабыми плавниками, знать, что достаточно ими плеснуть, как гигантская сила вынесет тебя на поверхность, а там, над нею, блеснув умением и совершив не имеющий себе равных в мире высоченный прыжок, по красивейшей и, опять же, совершеннейшей в мире дуге снова уйдешь в глубину. О, это нежнейшее мясо моллюсков, придонных, довольно крупных, рыбешек и, особенно, разной мелочи, целыми стаями попадающей мне в пасть, стоит только к обеду разинуть и засосать! О, эти игры с сетями и рыбачьим лодками! легко прорывая первые, даже самые крепкие, так весело было опрокидывать вторые, и наблюдать, как барахтаются в воде бывалые рыбаки! Именно из-за этих моих игрищ сельский библиотекарь - злой человек! - обозвал меня новым чудовищем Лох-Несс и вызвал сюда ученых-биологов. Дураки, ну как они могли справиться со мною?!. Разве что рассердили: гоняясь и для острастки, я откусил одному из них ногу. И то, вру… И не для острастки даже, и не нарочно, а просто застряла в зубах – каюсь, не уследил, нечаянно щелкнул! После этого иначе как кровожадным не называли. Спустя какое-то время приехала целая экспедиция, с водолазами, спецоборудованием и подводными ружьями: очень им хотелось меня поймать или, на крайний случай, убить. Ха-ха, держи карман шире, так я им и дался!.. Потом...
Да, все это было потом. А для начала я, не без труда, выловил и извлек из воды себя самого (остальные из самолета, числом семеро, невинно загибли). Обломки «кукурузника» затонули и валялись теперь на дне на большом расстоянии друг от друга; пришлось ползать и терпеливо искать. Я нашел себя в одном из фрагментов развалившегося хвоста и, прямо сказать, в чрезвычайно жалком состоянии, то есть, вдоволь нахлебавшимся воды и, по этой причине, бездыханным. Быстро подняв на поверхность, опрокинул израненной головой вниз и, придерживая зубами за полы больничного халата, долго тряс, подкидывал и лупил, пока изо рта моего потоком не хлынула вода и первый раз не вздохнул. Откачав, доставил себя на берег и передал в руки любопытствующей толпе местных, раззявив варежки, наблюдавших за процедурой. Несколько парней проявили оперативность и бегом отнесли меня на фельдшерский пункт, находившийся неподалеку; остальные (в то время как я скакал, стремясь увидеть себя в окошке; и увидел: как фельдшер делает мне укол в попу) вслух дивились моим размерам, уму и благородству, позволившим спасти человека. Когда б они знали, кем приходится мне этот человек...
Таким образом, моя репутация в обществе, я утверждаю, спервоначалу была отличной; в глазах публики я слыл типа неким громадным и добрым дельфином, чудом оказавшимся в этих водах. По поводу ниспослания чудесного зверя, а главное, для увеличения числа прихожан, местный поп устроил в церкви внеочередной молебен; народ валил валом, а многие атеисты, я видел это собственными глазами, взяли и решительно окрестились.
Приехавшая из области медицинская комиссия нашла меня нетранспортабельным; оставив в помощь старичку-фельдшеру молоденького врача, укатила. Прибывшая сразу следом комиссия авиационная списала самолет, и тоже уехала. Старичок-вдовец с недавним студентом быстренько подружились, целыми сутками играли в карты и пили попеременно то спирт, то самогон, в пьяном виде позволяя себе издевательства над больным. К примеру, в очередной раз выпрыгнув, я лично видел, как они намеренно дышали мне в нос перегаром и щекотали подмышками; при этом шептали, я слышал: «вставай, скотина, а то хуже будет!»
От всех этих наглых безобразий я, конечно, зверел, но, надеясь на лучшее, ничего не предпринимал: продолжал играть с детворой, катая их на своей могучей спине; помогал рыбакам, гоня рыбу в их сети, а сам питался, как говорится, чем придется. Ко мне привыкли – люди вообще быстро привыкают к хорошему – и вскоре ни слов благодарности, ни даже простого «спасиба» я уже не слышал; наоборот: «почему эта-а... мала катаешь?..» или «где рыба?..» Вот тогда-то, играя, я порвал свою первую в жизни сеть и перевернул первую свою лодку... Дальше вы знаете. В начавшейся между нами войне людям было не победить. Но тут, на их счастье, я... умер.
То есть не умер, конечно... Но они, суки, меня закопали.
На деревенском убогом кладбище поп, размахивая крестом, прочитал панихиду, гроб мой опустили в могилу и присыпали землей. Я видел и, признаюсь, со злорадством наблюдал, как на похоронах - сильнее всех из присутствующих, а главное, совершенно искренне - страдали фельдшер с бывшим студентом. Их можно было понять – им предстояла разлука. Рыбаки ж усмехались, а ученые биологи с охотниками, о чем-то догадываясь и потому настороже, ожидали акций возмездия. Они их тотчас же получили. Но не оттуда, откуда ждали, а совсем с другой стороны.
Этому предшествовали следующие события. Накануне своей «смерти», взметнувшись в ночи в самом высоком и длительном прыжке, из тех, что я мог себе позволить, я увидел, как эти двое, старый и малый, нализавшись вдребодан, вливают мне в горло бутыль самогону, при этом подло хихикают и смеются, говоря: «пей, пей, родимый… на том свете, небось, не дадут!» Удивительным образом я как почувствовал в тот момент, как спирт проникает в мой организм и производит в нем свое разрушительное действие: вот, воспламеняется моя кровь, вот, разжижаются мозги… Бешенство обуяло меня. В одно, показалось, мгновение я порушил на озере все их сети и лодки, находясь уже в полном безумии (добавлю, сам не ожидая того от себя), выскочил на берег и принялся плавниками крушить их дома. Люди выскакивали в чем мать родила и орали на меня благим матом, но я не обращал на них никакого внимания. Пока в какой-то момент не заметил: жужжит. Уже наученный опытом, знал: что-то будет... И точно: жужжание усиливалось с каждой секундой, и, вместе с последним заключительным усилием, в результате которого дом председателя рыбачьей артели превратился в пыль… вдруг дикая боль... спазм...

6.

И вот, я - под землей. Я – слепой крот, единственно видимая задача которого
- это спасение дорогого своего, якобы, умершего, тела. Почему якобы? - Да потому что я не дал ему помереть. Когда меня - действительно, смертельно, то бишь, в стельку пьяного - опустили в сырую землю и зарыли, первое, что я
сделал, это спешно прогрыз дыры в гробу, а также с помощью проделанных с поверхности дыхательных каналов, обеспечил туда доступ воздуха. Оценив мои усилия, драгоценный «труп» мой не сразу, но через какое-то время, тихонечко засопел. Большего для себя я пока сделать не мог, потому начал обустраиваться на новом месте. Ночами ходил по кладбищу, «смотрел», кое-что подбирал и тащил в свою основную нору, что располагалась по соседству с родной могилой; днями копал ходы к отмеченным мною точкам с богатой жрачкой и в запасных норах складировал запасы. Работал усердно, и скоро их, запасов, стало так много, что я, не знавший, сколько может продлиться мое мертвецкое состояние, перестал волноваться хотя бы на этот счет. Враги мои – лисы-неудачницы, гиены и шакалы, навещавшие места последнего прибежища человека, в основном, на предмет осквернения свежеусопших тел (кои везли и везли; смерть наступала, главным образом, по причине белой горячки, но кто-то и просто по пьянке утоп, а кого застрелили) - быстро от меня отстали, потому как, защищая себя, я не давал им спуску: лихо дрался и кусал за носы, раздирая их в кровь. А вот могильные черви, жирующие здесь в неописуемых каких-то количествах, представляли для меня-полупокойника серьезную опасность: приходилось отлавливать их - лезущих во все дыры и, что самое опасное, засоряющих воздуховоды могильника - и сжирать, отчего я быстро и сильно растолстел, но не утратил боевого духа.
Так шло время. Я привык к своей новой жизни и даже находил в ней уже некоторую своеобразную прелесть. Действительно, ну, разве это не здорово: практически мертвый покой на поверхности земли (правда, нарушаемый иногда пьяным шумом и гамом очередных похорон или периодически повторяющимися рыданиями немногих, всегда одних и тех же, вдов) и - контрастом, под ней – бессонное движение, глухое ворчание, сила и мощь земляных пластов, ежеминутно меняющиеся напряжение и накал извечной борьбы – всего со всем, без союзников!.. А какое тонкое, можно сказать, изысканное, удовольствие - лишь только слышать, но, в силу природных причин, не видеть, а значит, и не принимать участия в творящихся на Земле беззакониях! Нет, есть, есть в этом существовании некая пружина, заведенная до упору, да и самое это несравненное упорство - считаю, бесценное для существующих качество, не позволяющее до поры расслабиться и выпасть в осадок...
В один из дней все внезапно закончилось. Было так.
В нашем секторе кладбища раздался шум авто, потом голоса и я подумал, что приехали хоронить очередного пропойцу, но, голоса приблизились, и оказалось, что все гораздо серьезней. Прямо надо мной послышались стук и скрежет лопат и тяжелое дыхание гробокопателей. (На всякий случай, я отбежал в сторонку). Ими командовал грубый, очень неприятный голос:
- Так, еще, еще... Освобождайте гроб... Веревки, веревки, я говорю... Тащите, да тащите же, черт... Фу... наконец-то!..
Я понял так, что меня вытащили. Но зачем? и что они со мной собираются делать? – не имел ни малейшего представления.
- Дыры... - тем временем, гневался голос, - я вас спрашиваю: откуда дыры в гробу?.. Кто вскрывал?.. Кто, говорите?.. Кроты?.. Ходы?.. Какие еще кроты?.. Издеваетесь?!. Я вам покажу, как проводить эксгумацию, мать вашу!.. А ну-ка, грузите... быстро...
Сейчас увезут... От ужаса я потерял, что называется, дар речи. В голове как заклинило, закружилось… Звон и гуд... все сильнее, сильнее... Боль... беспамятство...

7.

Я сидела в приемной, и не совсем понимала, что я здесь делаю. Ноги будто сами привели. Я что-то спрашивала и мне отвечали. Потом приказали молча сидеть и ждать. Кого, чего, спрашивается?.. Имя-фамилия этого человека ни
о чем мне не говорили, хоть именно о нем я и справлялась.
Это началось сегодня, примерно в полдень. С утра плохо себя чувствовала – обычное женское недомогание. Так ведь не девочка, давно уж привыкла – каждый месяц, как штык, день в день, чуть не час в час... Завтракала без аппетита - ну, в такие дни это всегда, - потом повалялась немного. Нужно было готовить - этот любит, чтоб вкусно и каждый раз новенькое, – не было сил встать. Лежала, думала. О том, что сегодня, слава Богу, никаких коек, как бы он ни просил, потому что... нельзя, и все такое... Что хоть мужик он горячий, а… до него был еще лучше, ух, что творил!.. Вспоминала, что именно... и самой немножечко захотелось. Ну, так ведь этот не сможет... Чтобы вот так... а потом
вот так... а потом мгновенно перевернуть... и, согнувши... ка-ак... Ой-е-ей!.. И еще разок... Ой!.. И так что-то размечталась, и во всем теле приятная такая истома, что... будь даже хоть этот рядышком, наверное, разрешила бы и позволила... Ну так... чуть-чуть... И не туда, а... Да-да, именно... давно не пробовала, а ведь когда-то была любимая поза...
В этот самый момент, да, да, в этот самый момент, когда представляла и было здорово, в голове всплыло мужское имя, а потом фамилия – первый раз их слышу, и прозвучал вроде как приказ: вставай и иди!.. Куда?.. даже не спрашивала; вскочила, оделась и побежала... И вот сижу, как последняя дура, в больнице, почему-то вдруг милицейской, и жду какого-то мужика на выписке – после травмы, сразу сказали, полного инвалида на голову. И кто это я после этого?.. Да точно такая же инвалидка, и, главное, на то же самое место...
Время текло и текло. Я устала сидеть и прохаживалась теперь по залу, от скуки разглядывая разные пыльные бюллетени и дурацкие плакаты, развешанные по стенам. Внутри накапливалось жуткое раздражение, постепенно превращавшееся в ярость и злобу - и на него, конечно, на этого мужика, но, прежде всего, на себя. Неслышно изрыгая проклятия, я уже чуть не бегала взад-вперед, так что регистраторше в форме пришлось сделать мне замечание, чтобы я угомонилась.
Я снова села и назначила себе срок, после которого, что бы ни было, а уйду. Сразу стало легче, и я уже чуть не весело посматривала на часы, наблюдая
как минутная стрелка неуклонно движется к шести. Было без одной минуты и
я уже начала привставать, когда в конце коридора показалась медсестра, ведущая под руку, вот уж, действительно, инвалида. Он шел, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону, и, по мере их приближения, я отчетливо видела, каких усилий стоит ему каждый шаг: лицо при ходьбе искажалось гримасами боли, очень, если не знать, похожими на кривляния клоуна в цирке. Они были уже почти рядом со мной, когда я вдруг почувствовала как укол в сердце и тут же появилось отчетливое ощущение, что я его откуда-то знаю. Более того, не просто знаю, а что человек этот мне близкий и родной, самый что ни на есть дорогой в жизни. Женской сутью своей я сразу переняла и боль его, и муку, и уже мучилась и страдала вместе с ним. Он стоял напротив, смотрел мне прямо в глаза. Ни слова не говоря, я, как мебель, отодвинула медсестру в сторону и сама взяла его под руку. Мы молча пошли к выходу.
Дома он удивлял меня на каждом шагу. Вроде как знал, где-что лежит, ходил по комнате, все трогал, гладил руками, и без спроса переставлял с места на место. Словом вел себя как хозяин. А мне это даже нравилось; ощущения близости и какой-то необыкновенной родности, возникшие всего-то с час назад, от такого его поведения только еще более укреплялись. Я летала по кухне, на
плите уже все фырчало-шкворчало, в качестве главной закуски приготовила
свой любимый фирменный салат из морской капусты.
Мы сели за стол и выпили по первой за его скорейшее и полное выздоровление. Не успели налить по второй, как раздался звонок в дверь. Я открыла и вошел этот. Как-то неудобно было сразу дать от ворот поворот, я пригласила его войти. И надо отдать ему должное - хоть и понял в чем дело, потому что трудно не понять, – вел себя поначалу очень даже прилично. Они познакомились; не успела я поставить дополнительный прибор, как уже выпили вместе, а буквально еще через три-четыре рюмки подружились. Во всяком случае, оба раскрасневшиеся, без конца хлопались по плечам и произносили здравицы в честь друг друга. (Кстати, я была поражена, сколь положительно алкоголь подействовал на моего нового знакомца: он как расцвел, расправил плечи и уже не гримасничал; похоже, ему было так хорошо... что и у меня появилась надежда). Я была счастлива: хлопотала, кормила мужчин разными домашними вкусностями; мы помногу и часто выпивали, хохотали над скабрезными анекдотами, которые они поочередно рассказывали, а под конец немного потанцевали.
Было уже очень поздно. И вовсе не я, а он предложил оставить этого на ночь, а этот охотно согласился. Не знаю, о чем они договаривались, пока я принимала ванну, но когда я вернулась, закутанная в свой самый красивый купальный халатик, свет в спальне был уже погашен и оба голышом лежали в кровати.
Да, о таком блаженстве я и мечтать не могла; ни в одном журнале не видела
и так далеко – даже в самых своих смелых мечтах - не заходила.
Они горячо и умело ласкали меня, один снизу, другой сверху, часто менялись местами; и в то время как один, словно мягкими кошачьими лапками, водил
по моей груди и губам, возбуждая, другой, вроде как бархатистыми крылышками, подмахивал снизу, приводя в исступленье. А потом еще оба, как слепые кроты, тыкались во все мои ходы и каналы, и это было бесконечно приятно, и наконец - я уже просто изнемогала, - двумя большими упругими рыбами одновременно вплыли в мою главную подводную пещеру и закачались во внутренних моих менструальных водах.
И вот, наступил тот момент, момент экстатического восторга, когда неземная бешеная сила несет и увлекает меня то ли в бездонное небо, то ли в бездонную пропасть, а в пустой голове и вертеж, и звон, и гудение, и жужжание, все сразу, и усиливаются с каждой секундой… Как вдруг... Острейшая боль… мамочка!.. и… мгновенная отключка.

8.

Я пришел в себя, лежа в спальне на собственной широкой кровати. Рядом, по обоим бокам, почему-то дружок и подружка, от обоих страшно несет перегаром. Дико болела голова, я прикоснулся к ней и нащупал сбоку вроде как кратер и жерло вулкана, то есть, пролом и сильное вздутие. Только тогда, да и то
с трудом, вспомнились перепитии вчерашнего пьянства. Нет, подумалось, хватит, пора завязывать! Если конкретно, то, для начала, трудоустроить этого, потом эту... Перед глазами носились смутные тени, звучали какие-то голоса и, вообще, раздавались разные звуки: то плеск воды, то шум ветра... Вдруг кто-
то мявкнул. Показалось, что со шкафа в гостиной, а ощущение внутри такое,
будто это я, весь в пыли и шерсть дыбом, стою на шкафу и прошу жрать. Очень глупо, вздохнул я с сожалением, кажется, начались мозговые расстройства. В это время со стороны окна в той же гостиной почудились хлопанье крыльев и громкое «кар-р-р». А у меня - удивительное дело! – полное ощущение, что я же и каркнул. Да… допился, скотина, до зеленых чертей, обозлился я на себя и... вроде как вспомнил полеты… Тьфу на тебя!.. Потом, последовательно, разевала пасть огромная рыба, и я долго откусывал, все не мог откусить, чью-то ногу в водолазном ботинке. Потом, темнота, чернота, и земля набивается в уши, а я все скребу и скребу землю лапами, пробиваясь куда-то. Потом, откуда ни возьмись, голая баба раздвигает ноги, и я со своими затычками, менструальная кровь на пальцах... бр-р... Потом снова «мяв» и подвал, и громадная крыса кусает меня за растрепанный хвост...
С перепугу я заорал, вскочил и, перепрыгнув через подружку, бросился на кухню. Холодильник был пуст. Должна, должна быть заначка, думал я, сосредоточенно роясь на полках и в шкафчиках. Нету. Неужто все вчера выжрали?.. Зашел в комнату. Среди грязи и разора на столе небольшая, не успевшая высохнуть лужица. Вспомнил, с благодарностью вылизал и всосал.
Через считанные мгновения впиталось, ударило; все сразу и окончательно встало на место, наваждение отступило. Тогда закусил вчерашним салатом из морской капусты. Вкусно, черт!..

ПОСЛЕСЛОВИЕ. Этот случай, как я уже говорил, имел для меня самые серьезнейшие последствия, то есть, иначе говоря, перевернул всю мою жизнь.
Первым делом я бросил работу, затем перечитал Кастанеду и тут же понял, естественно, что со мною произошло, а также нашел у Карлоса великое множество огрехов. Эксперименты подтвердили мою правоту, и теперь я - тоже маг, но только отличной от Хуана школы. Мои ученики, одновременно, сотрудники (пока только двое: уже известные вам дружок и подружка, но и еще четверо просятся: бывшая жена друга со своими детьми и хахалем), овладели моей методикой и теперь под наркозом и с помощью предметов разной степени тяжести без труда перемещают свои точки сборки туда, куда захотят.
Вот главные отличия моей ударной магической школы от кастанедовской:
1. вопреки учению Карлоса, я на собственном опыте и на опыте моих учеников убедился в том, что ударное перемещение точки сборки не должно заходить далее стадии живого многоклеточного организма, иначе можно убить;
2. наперекор Хуану, я утверждаю, что произвольная фиксация точки сборки в некоем определенном положении приводит к практически полному отрыву вновь создаваемой сущности от оригинала; остающиеся связи - чисто животного характера, то есть, на уровне пуза;
И самое главное:
3. все вновь создаваемые сущности могут обладать как явными, так и косвенными, однако только существенными чертами и признаками живых объектов из вашего ближайшего окружения; Кастанеда это не признает.
Первые два пункта в пояснениях, считаю, не нуждаются. Поэтому прокомментирую только последний, причем на вышеописанном начальном, и очень показательном, с моей точки зрения, примере. (Заранее предупреждаю, что при дотошном рассмотрении в комментарии могут обнаружиться некоторые логические неувязки. В каждом из таких случаев вот вам мой совет: или верьте на слово и, соответственно, пропускайте мимо ушей, или пытайтесь увязать сами. На мой взгляд, первое и проще, и лучше).
Итак.
После удара пивной кружкой по голове, произведенным хоть и на расстоянии, но с большой силой, произошел нормальный выход моего духовного существа за пределы телесной субстанции.
Второй удар – неизмеримо более слабый, так как нанесен женской рукой, и в простом раздражении – привел к переводу моей точки сборки в диспозицию, соответствующую уровню соседского кота Васьки, как две капли похожему на своего хозяина, лениво-унылого мордатого мужика. С этим мужиком мы пили обычно молча, не допуская кота в компанию; этим объясняется недостаток его сердечного участия в моей судьбе и посланный ему за это в наказание страшный сон.
Третий удар, с очевидностью, произошел по дороге в больницу, когда мифическая машина «скорой помощи» (почему мифическая?.. потому что никто, как оказалось, меня туда не сдавал) попала в колдобину на дороге и я трахнулся головой обо что-то железное. Соответствующее перемещение точки сборки, то есть, превращение мое в птицу и приятные сопутствующие ощущения, отражали тот факт, что моя знакомая ворона (выросшая до каких-то поистине исполинских размеров, после того, как я ее, еще вороненком, спас, вырвав из рук дворовых мальчишек, и частенько подкармливал в голодное зимнее время) всегда хорошо ко мне относилась, что выражалось, в частности, в том, что мое место за дворовым столом во время игры в домино, в отличие от других, никогда не бывало загажено. Вполне объяснимо поэтому ее искреннее стремление помочь в течение того катастрофического перелета; и не ее вина, что не получилось и мы грохнулись в озеро – это был четвертый удар, очередная моя трансформация.
Теперь насчет рыбы.
Когда-то в детстве был у меня аквариум; в нем жили разные пестрые рыбки,
и среди них одна, большая и толстая, моя любимица. Она, как метеор, носилась из конца в конец стеклянной бандуры, могла выпрыгивать из воды, а также жрала молодь. Последнего я не знал. Мне все казалось, что это остальные ее обжирают, поэтому ловил сачком, отсаживал в банку и кормил ее отдельно. Однажды - это когда я уже подрос и с пацанами у себя на дому распивал одну из первых своих бутылок – кто-то из них, интереса ради, капнул в банку вина; а она, рыба эта, видно, попив немного и опьянев, как подскочит, как выскочит... ну, и сразу вроде как померла. Помню, была драка, а потом торжественное погребение во дворе, даже и с соответствующими словами... Так вот. Совершенно не сомневаюсь, что, спасая себя, был тогда в ее благодарной за прижизненную заботу шкурке, а удары, приведшие к последующей подвижке моей точки сборки – это комьями земли о гроб в процессе моего захоронения, громом отдающиеся в неправедно измученной алкоголем голове лжепокойника.
Подземную свою жизнь в облике крота и факт последующей эксгумации объясняю просто.
В свое время, когда был еще молодым и здоровым, работал я на заводе в паре с одним товарищем. А у того был дружок, работавший, в свою очередь, на соседнем заводе медицинской аппаратуры, где в технологическом процессе
употреблялся, как понимаете, спирт. По роду своей профессии – сантехник-ассенизатор, все еще обзывали его «кротом» – устранял засоры и прочищал разные фекальные каналы, пока один раз не обнаружил, что какой-то из них очень близко подходит к врытым в землю громадным емкостям со спиртом. Не будь дурак, быстро сообразил, прокопал немного и врезал для себя отводную трубку. И ведь никому ничего не докладывал - молодец! - даже не угощал, и пользовался аккуратно. Видим только, что каждый день после смены – в дупелину!.. Мы завидовали, конечно. Но, так на нашей зависти все бы и кончилось, если бы в какой-то момент не решил он на этом спирте разжиться. А без помощников в этом деле, понял, не обойтись. Кого привлечь? Разумеется, друга, а тот уж меня. Развили бурную деятельность. «Крот» указал, а мы – благо между заводами и забор, и коммуникации общие – прокопали к емкостям, это уже со своей стороны, еще два канала и врезали дополнительно четыре кранта. Спирт потек просто рекой, всем хватало! И ведь продавали недорого. Винно-водочные магазины, из тех, что поблизости, мгновенно затоварились и - невиданное дело! - начали терпеть убытки. Вот тут, конечно, они спохватились! Комиссии на заводе каждый день, контрольные замеры чуть не ежечасно
и усиленная охрана... Но ничего не помогало. Мы навострились. Да так, что «производство» работало практически беспрерывно...
И все-таки жадность фраера сгубила! Во всем виноват был, конечно же, сам «крот». Говорили ему: ну, куда тебе пятую врезку? хватит, плюнь!.. Нет, давай и давай... Ну, прислали еще одну делегацию, уже, натурально, из органов,
и с собаками, замели его подчистую. Нас, правда, не продал, за это спасибо ему.
Так к чему это я?.. А... Просто вспомнил, что, будучи кротом, тоже делал заначки; причем никому совершенно не нужные, наоборот, даже вредные с точки зрения природоохранного комплекса. Многое сгнило. Собственно, этим и был вызван факт эксгумации. Откровенно воняло. И чтобы «труп» мой не задохнулся от вони, принужден был делать все новые и новые дыхательные отверстия. Так что, в конечном счете, вокруг могилы земля обвалилась, а они насторожились и вызвали. Дурак?.. Конечно, дурак!.. Правда, вот так, по-дурацки, в который уж раз себя спас.
Дальше. Становление бабой – это всегда перед окончанием цикла перевоплощений, и происходит в результате душевного удара, или, по-другому, стресса. Экспериментально доказано. Потому как после бабы может появиться только мужик. И наоборот. Но это ладно. А в данном случае вскрылось то
тайное, чего я, например, ничтоже сумняшеся, никак не ожидал. Оказалось,
мой лучший дружок давно уже, еще будучи законным мужем и семьянином, терзает мою подружку, а передо мной тогда оба ломали комедию, что, якобы, не знакомы друг с другом. И пивная кружка, значит, летит в мою голову в ответ на ее дерзкие признания в любви, но не к нему, а ко мне. Обыкновенная, делаю вывод, пьяная ревность и неуравновешенность характера. Вот чудной! Как будто не знает, что эти шлюшки сегодня «любют» одного, а назавтра – другого.
А могут и обоих разом, да еще и в «такой» день, что полностью подтвердилось той ночью. И угораздило же меня трансформироваться не в кого-нибудь, а именно в нее, развратную. Так ухайдакала, еле постель оттер!.. Потом уже, много раз, превращался в действительно порядочных женщин, искренне относящихся к семье и к мужу, и при этом, должен отметить, не менее любвеобильных и страстных. (Кстати, вот дополнительный плюс моей школы, это уже для убежденных холостяков и холостячек: исходя из получаемых по окончании обучения возможностей, жениться, или там замуж, будет просто ни к чему).

Итак, я закончил свое повествование. Надеюсь, что не оставил в нем темных пятен, все и всем теперь ясно, понятно.
А сейчас объявление.
Внимание!
Всем любителям сильных ощущений, желающим обучаться в
ударной магической школе!

Запись в школу производится: - круглосуточно
Перечень ударных предметов: – приводится (при несогласии с выбором предметы приносятся с собой)
Вход с крепкими горячительными напитками: – не ограничен
- без оных: - не желателен

© Джон Мили, 2017
Дата публикации: 22.12.2017 22:18:22
Просмотров: 1862

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.