Vita Nuova

Александр Кобзев

Форма: Рассказ
Жанр: Психологическая проза
Объём: 9530 знаков с пробелами
Раздел: "Жизнь по правде"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Безжалостно выбрасывая в корзину очередную стопку писем с просьбами опубликовать свои шедевры, я с раздражением думал о поэзии, накопившейся усталости и экономическом кризисе, которые сделали должность редактора сравнимой с работой ассенизатора. Именно так несчастный работник провинциального издательства окунается в свою работу, как лаборант в свои нескончаемые анализы.

Сегодня мне опять предстоит сидеть в душном кабинете под равнодушными солнечными лучами и сочинять громкую речь о славном юбилее нашего богатого спонсора — местного мясокомбината.

Последние два года жизнь мне казалась особенно унылой и пустой. Неужели такой она останется навсегда. Я с тоской думал, что бесконечный поток писем и бесчисленное множество звонков — гневных, заискивающих, равнодушных, но всегда что-то требующих — меня уничтожат. Некоторое злобное удовлетворение доставлял мне лишь процесс отправки в мусорное ведро глупых стишков, присланных на навязанный спонсорами конкурс: что-то там о любви к родному мясокомбинату…

В дверь робко постучали. Очередной проситель?

Так и есть. Деревенский мужичонка в давно вышедшем из моды потёртом костюме протиснулся в кабинет. За ним, как хвостик, юркнула невысокая женщина в платочке. Незаметная, в скромном платье, она именно юркнула, как мышонок, как преданная нитка за своей иголкой.

Ну вот — и здесь не могут остаться одни.

— Мы вот из деревни приехали, — встрял мужичонка. Внимание ему, видишь ли, требуется. — Сборник-то давно готов, да всё никак не могли в город выбраться. Уж больно ехать далеко.

Он подал стопку машинописных листов. Я бегло пролистал аккуратно сшитые страницы.

Да-а, стихотворения в прозе… В поэзии мы слабоваты, а стишки всё равно хочется покрапать. Вот и остаётся — стихотворения в прозе. На печатной машинке нет буквы “О”. В тексте несчастная “О” вписана то ручкой, то карандашом. Два-три десятка страниц… И они хотят, чтобы я всё это читал?

Привычным взглядом я выхватил первые строчки, ожидая обычного для большинства авторов грубовато-резкого или, наоборот, затянуто-тягучего вступления.

Но миниатюра сразу увлекла меня удивительным сочетанием лёгкости с серьёзностью размышления. Я затруднился определить жанр — стихотворение в прозе, как заявил в заглавии сам автор, или философское эссе… Эссе — именно опыт, индивидуальный взгляд на мир и на человека, в котором упорно спит тоска по жизни достойной. Сон может затянуться на многие годы, даже до самой смерти. Но некое событие, встреча, или даже хорошая книга могут сделать человека совсем другим. Порой не хватает всего-то вовремя сказанного слова или просто остановки в пути — но вдруг рождается новый человек, вроде тот же самый, но как-то по-новому он на мир смотрит. И это несомненно потому, что живёт (ах да, спит) в русском человеке жажда Правды, тоска по Свободе, что лишь одна отличает человека от безделушек-изумрудов или расфуфыренных павлинов. И он готов, уволившись под протесты родичей с уютного, но постылого склада дефицитных тряпок, превозмогая утреннее похмелье, с паспортом и валидолом в кармане и рюкзачком сухарей за плечами пойти за тридевять земель, пока не прибьётся к полуразрушенному монастырю, чтобы поработать во славу Божию месяц-другой на восстановлении обители, а после… Да совсем не обязательно всё бросать и идти куда глаза глядят. Можно и простому трактористу ехать на стареньком МТЗ под палящим солнцем, пылью дышать, а вот же, смотри! — хлеба уродились, скоро поля зазолотятся, и так захочется, перекрикивая шум двигателя, «Русское поле» запеть…

Я начал было мысленно возражать автору, что не может быть столь внезапного преображения — раз, и в миг человек сразу стал хорошим, проснулся, а он другой — нужен длительный кропотливый планомерный труд… но осознал вдруг, что я напеваю «Русское поле», вроде негромко, а если услышали?!

Чтобы скрыть смущение, я строгим взором окинул эту пару. Я специально репетировал перед зеркалом суровый взгляд из-под сдвинутых бровей, чтобы не задавались многочисленные творцы однообразных поэтических мирков. К тому же, первое произведение не делает всей погоды, сия миниатюра не лишена недостатков, а досадные повторы слов вместо усиления вызывали раздражение.

Второй опус уже с заглавия приобщал к тому, что прекрасно, но уже давно приелось. Ну сколько же можно писать про скошенные поля, про стога и запах сена. Тот же сенной дух давно стал мысленной абстракцией, однозначно указывающей на любовь к родине и к своему родному уголку планеты. Даже такому прекрасному, как некий Дальний лог, где всё так просто, и травинки такие простые, что они сами ложатся на землю под крылатый свист косы. Где больное сердце заболит, заболит ещё сильнее — до боли, почти до смерти, но после непременно упокоится, смирится перед такой громадой синих пространств и перед мириадами сердечек, окружённых венчиками белых, розовых и необычайных расцветок. И запах горя вперемешку с надеждой заставит вспомнить, что эти цветы были единственным утешением и успокоением от ран для тех, кто лежал в этих же зарослях много лет назад, лежал, умирая, в тяжких муках, но последним утешением, самым-самым последним упокоением для раненых солдат был только этот вытканный Богом ковёр, и те чудные узоры, что ещё в детстве заставляли умолкать и заворожено следить за лабиринтами переплетений путей и нитей этого волшебного узора на стене, того узора, что малыш принимает за всё мироздание…

Я удивлённо окинул свой кабинет. Передо мною сидят простецкого вида муж и жена. Что они здесь делают? Неужели это они что-то там писали…

Чтобы сдержать волнение в голосе, я тихо спросил:

— Это кто написал?

— Да это мой Ванюша, — женщина, как видно, так и не отпускала руку своего супруга.

— Да что уж там, мы часто вместе пишем. Иногда она начинает — я заканчиваю. Бывает — наоборот.

— А иногда — будто песню хором поём — вместе пишем!

Понимают ли они, что пишут?

Теперь уже страницу я переворачивал с ощущением, что могу неожиданно за знакомым поворотом увидеть нечто, чего не было вчера — тропический пейзаж или зыбкую синеву предутренних гор.

Оказалось — про любовь. А как иначе? Все желают крикнуть на весь мир о гормональных бурях в своих головах… И эта странная пара — простой работяга и серенькая, как мышка, женщина — тоже про любовь…

Сколько про любовь написано! Шекспир, Петрарка, Vita Nuova … Вот — величина. И кто-то, зная о тех мировых шедеврах, продолжает писать о любви, как о чём-то неизведанном… Пытаются перекричать гигантов своими писклявыми голосками. И это при том, что настоящая любовь — лишь некая абстракция. И атрибутом этой абстракции всегда являются такие же книжные молодость, сила, красота. И даже прекрасные дамы, таинственные незнакомки, бурные страсти и немыслимые трагедии, оживающие благодаря воображению авторов — плод фантазии излишне эмоциональных поэтов.

А здесь… Незаметная женщина в скромном сереньком платье… Я представил, как стоит перед ней на коленях деревенский тракторист в измазанном солярой комбинезоне, и смягчил взгляд в благодарность за удивительное предчувствие чего-то нового, возникшее после прочтения первых страниц.

Ожидаемых романтических приключений и скабрезных историй, так навязших в зубах, здесь, к счастью, не было. Этот бесхитростный рассказ был прост и трагичен. Смерть в малолетстве двух детей — сына и дочери… Они взяли в детском доме ребёнка с парализованными ногами и боролись с его нежеланием жить. Потом муж был ранен уголовниками на улице поздним вечером — и жена целый месяц почти не отходила от него. Потом она умирала от тяжкой болезни — и уже он ухаживал за нею.

Но об этом даже как будто не написано! Все эти события лишь угадываются в череде поэтических образов. Здесь нет прозы. Это — поэзия! Это — поэзия такая, что я опять позабыл, где я нахожусь. Это написано обо мне, о нашей благополучной, вроде бы, семье. Здесь написано о моей — нет, нашей с женой, юности, которую мы забыли в погоне за заработком. Ещё здесь написано, как я чуть не потерял своего сына, оттолкнув однажды своим безразличием. И мой долгий путь к трудному обретению и воссозданию семьи здесь написан такими простыми и мудрыми словами.

Я окинул взглядом свой кабинет, и увидел смиренные лица сидящих здесь мужа и жены… Деревенский мужичонка в давно вышедшем из моды потёртом костюме… Незаметная женщина так и не отпускала руку своего мужа…

— У меня через месяц будет отпуск… Мой сын как раз женится, — я с ужасом понимал, что говорю глупость, но остановиться уже не мог. — Вот думаю, куда бы в свадебное путешествие их отправить. Можно, мы приедем полюбоваться вашими лугами, где-нибудь в палатке поживём… на пригорочке…

Я чувствовал себя ужасно глупо.

— Зачем же в палатке? Вы у нас остановитесь. Познакомитесь c нашим сыночком, он у нас учится ходить без трости. Ходит он ещё медленно, да быстро и не придётся — у нас такие красивые места, что сами будете постоянно останавливаться, да по сторонам глядеть. Это ему придётся вас ждать. Он покажет церковь, где Божия Мать его ножки вылечила. Потом сводит на то поле, через которое фашисты не смогли перейти — ведь с него они начали отступление.

Сегодня обычное солнечное утро. Солнце всегда в этот час заглядывает в мой скромный кабинет с подмоченной штукатуркой над окном. Но я сегодня заметил тот особенный рассвет, что произошёл в моём кабинете. Сегодняшний день я должен помнить всю жизнь. Поэтому я сделал пометку в перекидном календаре — Vita Nuova — и задумался. Я понял, что сегодня действительно начинается новая жизнь. Я зачеркнул написанное и сверху приписал — «Жизнь по правде».

© Александр Кобзев, 2019
Дата публикации: 09.10.2019 08:48:06
Просмотров: 1915

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.