Гармония момента

Наталия Кравченко

Форма: Цикл стихов
Жанр: Поэзия (другие жанры)
Объём: 209 строк
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Что я такое пишу и о чём –
жанра не знаю и цели.
Лишь бы слова, что струятся ручьём,
больше во мне не болели.

Чёрту сигналил ли мой бубенец,
к Богу ль дорогу мостила?
Лишь бы оно поскорей наконец
кончилось и отпустило.

***
Не пытайтесь к сердцу их пробиться.
Те, кто здесь, не слышит тех, кто там.
Ведь стихи понятны только птицам,
только лишь деревьям и цветам.

Бог ведь разговаривает светом,
тишиной, росою на траве.
Не ищите у людей ответа.
Море, лес и звёзды – всё ответ.

***
Любимое дерево звали Берёза.
Был вечер декабрьский жемчужен и розов.
И я, проходя, замерла на пути.
Снежинок кружилось над ней конфетти.

В мерцающем свете фонарного снега
такая была в ней небесная нега,
и лёгкие нити белесых волос
летели, хотели, чтоб ветер унёс.

Я что-то шептала рифмованным словом,
она же – ветвей своих горьким изломом,
но обе шептали мы с ней об одном,
и вечер казался несбыточным сном.

А утром уже по-другому увиден
был облик её, по-дневному обыден,
сливаясь с четою таких же берёз.
Остался во мне он лишь облаком грёз.

Я памятью сердца любила берёзу,
как Маленький принц свою первую розу.
Я знала вечернюю тайну её
и видела в ней что-то очень своё.

Сирень

Нет, она – могла ль я обознаться? –
за год позабытая сирень!
Пахнет так, как будто мне семнадцать,
песнь моя, души моей шагрень!

Обрывая звёздочки желаний,
сокращаю наш короткий век.
Молодость жива ль ещё, ушла ли? –
дай же мне сиреневый ответ!

Так же бело-розово-лилова...
Я ищу в тебе, не находя,
счастье – пятизвёздочное слово,
чтобы так же и свежо, и ново,
соткано из неба и дождя.

***
Вот он, мир мой невещественный,
необщественный, смурной.
По нему я путешествую
за щеколдою дверной.

Жизнь с годами упрощается,
ибо то, что нужно мне,
всё свободно умещается
на столе, в окне, во сне.

Там такие спят сокровища,
как в пылинке дальних стран...
Сокровенное утробище
для зализыванья ран.

***
Смотрю в штукатурное небо...
В.Ходасевич

Зеркало – открытое окно
в узкое домашнее пространство.
Вижу штор задёрнутых сукно,
скудное постельное убранство.

Неуют холодного угла,
лампочки, скрипучих табуретов,
но зато есть ящики стола,
где хранится множество секретов.

Мыслей, заморочек, заковык,
что рассортированы подушно:
страшные – задвинуты в шкафы,
страстные – таятся под подушкой.

Зазеркалье с видом на жильё,
раковина, капсула, шкатулка.
Небо штукатурное моё,
где, как снег, слетает штукатурка.

***
А в башне из слоновой кости
нет места суете и злости.
Неважно там, какой здесь век.
И жить уж потому не скушно,
что есть Лиснянская и Кушнер,
Лариса Миллер, Таня Бек.

Меня так мало в настоящем.
Я там, где ищем и обрящем,
где каждый каждому вручён.
А здесь – тупая боль разлуки,
Сизифа труд, Тантала муки
и умиранье над ручьём.

***
И не центр, и не окраина.
А за блочною стеной
виден двор мой неприкаянный
под холодною луной.

Вместо старенькой акации,
раньше радовавшей взор –
куст с обрубленными пальцами,
словно рана и укор.

Стройка начата и брошена,
кран маячит в небесах.
Я от мира отгорожена,
словно здание в лесах.

День

День неспешно зачинается.
Я ему пока никто.
Даль чуть брезжит, разгорается,
как в туманностях Ватто.

Он ещё пока на вырост мне,
он просторен и широк.
На невидимом папирусе –
иероглиф недострок.

Будет день с его обновами,
будет пища и питьё,
будет дом, где оба снова мы,
наше нищее житьё.

Полдень обернется вечером,
утишая шум и гам,
и спадёт жарой доверчиво
шёлково к моим ногам.

А в каком отныне ранге он –
этот день зачтётся мне
прилетевшим свыше ангелом
в полуночной тишине.

***
Показалось – просвет, оказалось – пробел или прочерк.
Нам себя отыскать – всё равно что иголку в стогу.
Дождик косо летит, словно чей-то невидимый почерк.
Что-то пишет судьба на роду, а прочесть не могу.

И от этого как-то сегодня особенно горько.
Расплывается в стёклах очков непонятный узор.
Видно, я недостаточно всё же ещё дальнозорка,
чтоб прочесть в небесах предназначенный мне приговор.

***
Сквозь года сумела пронести
фразу из какой-то киноленты:
«Главное на жизненном пути –
уловить гармонию момента».

Я всю жизнь ловлю её, ловлю,
отделяя зёрна от половы.
Мне она – как парус кораблю,
как губам – единственное слово.

Пусть подчас печален жизни блюз, –
с каждым днём звучит она крещендо.
Я своей гармонией упьюсь,
я добьюсь счастливого момента!

Чёрную земную полосу
заменю на неба просветлённость,
а свою зелёную тоску –
на вечнозелёную влюблённость.

***
Вдруг вспыхнет фотографией: семья.
Накрытый стол. Картошка, хлеб и масло.
Родители и крошечная я.
Смотри скорей, покуда не погасло!

Но комната тускнеет и дрожит,
просвечивая, словно через марлю.
Ищу, ищу свою былую жизнь
и, как в кармане, роюсь в снах и карме.

А кадрам киноленты всё бежать,
скрываясь где-то там, за облаками.
Напрасные попытки удержать
их грубыми телесными руками.

И всё ж, законы времени поправ,
я вырву из гранитного зажима
тех, кто ходили среди этих трав
и были живы неопровержимо.

Они, всему на свете вопреки,
безвыходные сменят на входные
и выплывут из мертвенной реки –
нетленные, бессмертные, родные.

Отцу

Листья падают – жёлтые, бурые, красные – разные.
Все когда-нибудь мы остаёмся на свете одни.
Одиночества можно бояться, а можно и праздновать.
Я иду на свиданье с тобою, как в давние дни.

Я иду на свиданье с собою – далёкою, прошлою.
Вон за тем поворотом... туда... и ещё завернуть...
И хрустит под подошвами пёстрое кружево-крошево,
как обломки надежд и всего, что уже не вернуть.

Не встречается мне. Не прощается. Не укрощается.
В чёрном небе луна прочитается буквою «О».
Не живётся, а только к тебе без конца возвращается.
Одиночество. Отчество. О, ничего, ничего...

***
Чужой мобильник, брошенный в траву,
звонит, звонит кому-то в синеву.
И мне казалось, это зов оттуда,
сюда, ко мне взывающее чудо.

Я наклонилась над лесной травой.
Ты звал меня, незримый, но живой.
Но не посмела клавишу нажать я...
И радуга висела как объятье.

***
Прохожие оборачивались тобой.
Я не подхожу, так как знаю, что невозможно.
Ты – через пропасть – не ты. Как любимый – любой.
Через тире – как преграду, границу, таможню –

рвусь я к тебе, но не в силах их преодолеть,
память, и зренье, и душу безжалостно раня.
Вот ты опять – и, прорвав загрудинную клеть,
птица любви вырывается в космос бескрайний.

© Наталия Кравченко, 2010
Дата публикации: 14.12.2010 10:12:28
Просмотров: 3058

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.