Витёк и Санька

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 10993 знаков с пробелами
Раздел: "Ненастоящее время"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Атмосферу храма науки в школе создавала пожилая слегка помешанная техничка тётя Нина. Её синий рабочий халат был всегда чист и отутюжен, к седым волосам пришпилен на затылке тугой, густо-каштанового цвета, шиньон, короткие ногти покрыты синим, в тон халату, лаком, и веки подведены тёмно-голубыми тенями.
После третьего утреннего звонка тётя Нина закладывала массивные двери шваброй – совала ее косо в пространство между половинами дверей и двумя большими деревянными ручками с выточенными по всей длине углублениями, как у дорических колонн.
Перед большой переменой она вытаскивала швабру и распахивала двери, чтобы детишки помладше могли выйти покурить и подраться за ближайшими гаражами, пацаны и девчонки постарше успели бы в том же интимном ребячьем пространстве зобнуть живительный косяк, а те, кто победней, – вдохнуть полной грудью освежающие пары бензина или, на крайний случай, сунуть коротко стриженную голову в полиэтиленовый мешок с ароматным, бодрящим клеем «Момент».
Детям нужны витамины, свежий воздух и физические упражнения. Не всё же время постигать науки. Так и жизнь пройдёт мимо – а они её не заметят.
После большой перемены слегка помешанная тётя Нина снова, со вздохом, жалея детишек, закладывала двери шваброй, чтобы через пару часов очередной раз вздохнуть - но уже облегченно, раздольно, - вытащить запор и, распахнув победно двумя руками массивные двери храма науки, выпустить птенцов на волю.
К Витьку и Саньке никогда никто не приставал.
Санька был худ, немощен и безобразно очкаст. Но тронуть его – значило обидеть и Витька. А Витёк не прощал обид. И хоть ростом он не очень удался, и полнота была заметна, будто бы рыхлость даже какая-то, его почтительно обходили стороной. Хотя подрался он только однажды. В седьмом классе. Даже и не подрался. Ударил коротким тычком в бок девятиклассника, который грубо толкнул Витька, пробегая вниз по лестнице.
Из больницы рухнувший с лестницы девятиклассник вышел через месяц. Слегка прихрамывая. Говорили, будто Витёк раз в неделю возил ему передачи. Девятиклассник после больницы стал нелюдим, угрюм и задумчив. Драться совсем перестал. Хотя с Витьком не подружился. Смотрел ему вслед с мрачным недоумением, как на непонятные значки уравнения, писанные мелом на вышарканной доске. И хмурил густые пшеничные брови, будто пытался что-то понять или вспомнить.
За гаражи Витёк и Санька на больших переменах не ходили. Сидели в углу гардероба, закрытые от посторонних взглядов сначала демисезонными, потом зимними, потом снова демисезонными пальто, и о чём-то переговаривались вполголоса. А после уроков шли домой через парк, обнесенный низкой чугунной оградой, и там ещё с час, если позволяла погода, разговаривали о чём-то, сидя на лавке из крашеных деревянных брусьев. Под кустом сирени – заснеженным, тёмно-зелёным или нежно и густо опушенным гроздьями мелких цветов.
Иногда к ним подходили ещё какие-то сомнительного вида типы, из другой школы, и негромко разговаривали с Витьком и Санькой о неизвестном.
Неизвестность всегда пугает.
Людка Басметьева, из их класса, проходя по парку, видела, что с Витьком и Санькой оживленно беседует какой-то совсем уже пожилой дядька с чёрными волосами, собранными на затылке в косицу. Людка уверяла, что слышала, как Санька называл пожилого дядьку профессором и почему-то на ты.
Людка нашептала об этом на ухо каждому в классе, независимо от гендерной идентификации. Не все поверили. Но ближайшая Людкина подруга Наташка, посвященная в подробность, о которой никому, кроме нее, Людка не сказала, - та да, поверила. И на маловеров смотрела снисходительно и брезгливо. Свысока. Как просвещенная и посвященная – на глупых простолюдинов. Но доверенную ей тайну не выдавала. Хотя иногда и хотелось.
- Он как на меня посмотрел, этот дядька, - округлив глаза, прошептала Людка в Наташкино ухо, - так у меня там будто вспотело.
В мае, перед концом учебного года, когда куст светло-сиренево опушился цветами, Санькино лицо приобрело сероватый оттенок горя. Он перестал разговаривать на больших переменах с Витьком и домой старался убежать в одиночестве. И поскорее.
Неделю Витёк смотрел на товарища и не задавал никаких вопросов. Потом, в пятницу, когда уроков было меньше, добежал до выхода из школы первым. Слегка помешанная техничка тётя Нина, в отглаженном синем халате, с синими ногтями и веками, только собиралась вытащить швабру из-за массивных дверных ручек, похожих на дорические колонны, чтобы, облегченно вздохнув, распахнуть тяжёлые створки, как распахивают дверцу птичьей клетки. Она даже бормотала при этом что-то на тему. Летите, голуби, летите. Свободен, свободен, наконец-то свободен.
Санька попробовал прошмыгнуть мимо Витька в шумной толпе, но уткнулся в обширное, не по летам, пузо товарища, туго обтянутое белой рубашкой. Тёмно-синий школьный пиджак на Витьковом пузе к концу года уже не сходился.
Витёк смотрел из-под тяжелых век лениво и беспощадно. С нотой снисходительности.
- Чо такое, Саня? – сказал он и слегка развёл руки, демонстрируя недоумение. – Тебе чо – рыло об асфальт шлифануть, чтоб ты очнулся?
Санька молча помотал головой.
- Короче, пойдём под куст, расскажешь, - решил Витёк. Постановил. Утвердил. Авторитарно. Безапелляционно. В таких случаях лучше не спрашивать, что будет, если откажешься.
И ухватил Саньку за рукав, будто опасаясь, что, отпусти его, он тут же убежит.
Тот вздохнул и смирился. И, едва спустившись с высокого светло-серого школьного крыльца, начал монотонно рассказывать о печалях.
- А как с Шопенгауэром меня застукал, совсем озверел, - говорил Санька, когда они усаживались, ёрзая задами, на лавку из брусьев, крашенных красной масляной краской, потемневшей и облупившейся за зиму. Под цветущим кустом. - Иди, говорит, и без директора школы домой не возвращайся.
Фёдор Иваныч идти со мной не хотел. Сидит, локтями в стол упёрся, лицо ладонями закрыл и причитает:
- Да как же это. Да за что же мне наказание-то такое. Что ж ты, - говорит, - делаешь-то со мной, изверг. Мне, - говорит, - из-за тебя в глаза людям стыдно смотреть.
А я стою перед ним, и сказать-то мне нечего. А чо скажешь.
Но пошёл. Куда деваться. Вышел он от папаши – бледный, пот со лба утирает, и руки трясутся. Мне говорит:
- Ничего, ничего, всё будет хорошо, - а у самого губы кривятся, будто щас заплачет.
Библиотекарше велел, чтоб книжек мне домой не давала. Чтоб только в библиотеке читал. И чтоб дверь запирала, когда я там. И не пускала бы никого и никому не рассказывала. Лидия Иванна, ты ж знаешь, она жалостливая.
- Да, - Витёк кивнул. Ему хотелось утешить Саньку. Но он не знал чем. – Прикинь – я же тоже чо токо ни делал. Комп голыми тёлками забил. На платном порносайте зарегился, чтоб предки не дёргались. Типа сидит ребёнок перед компом, онанирует. Семейный уют, короче. Портрет подполковника над столом повесил. Чтоб уюта стало больше. Чтоб предкам было на кого дрочить. И прикинь – мать у меня Бодрийара нашла. Решила проверить, чо я под подушкой прячу. Не знаю, чо думала найти. Стоит перед кроватью и на обложку пялится. Вслух читает: Символический обмен и смерть. Это, спрашивает, чо такое. Я ей говорю: ну это типа братаны там чисто символически чо-то на чо-то меняли, а потом мочили друг друга. Там еще, говорю, типа любовь, ну, порнуха, короче. Кое-как отбоярился. Поверила. Успокоилась. Даже открывать не стала. Да они уж разучились, по-моему. Книжки открывать. Теперь в подвал читать хожу. Предки там винный погреб устроили. Думают, что я киряю. Пока не пристают. Приходится напоследок хлебнуть для запаха. И в раковину с полбутылки вылить. А то поймут, что мало пью. Начнут воспитывать. Знаешь же их. Кроме бабла и кира, ничо на уме нет. А слушай, - Витька вдруг осенило. Он даже правой рукой всплеснул, будто собирался отдать честь. - Может, нам с тобой педерастами прикинуться? Может, они тогда от нас отстанут. В комнате запрёмся. Типа интим. Хоть пару часов почитать можно спокойно. Не будут же подглядывать.
- Ещё как будут, - поморщился Санька. – Знакомых пригласят. Как на представленье. Со страху целоваться начнём. А то расколют – так накостыляют, не зарадуешься. Будто ты их не знаешь.
- Да как не знать. С виду-то, вроде, люди, - хмыкнул Витёк. И вдруг спохватился. – Ой. Кстати. О поцелуях. Я ж тебе в книжном суперобложку слямзил. У меня такая уже есть. Вчера ещё отдать хотел. Вот, смотри.
Он стал рыться в портфеле, набитом пустыми пачками из-под сигарет, сломанными зажигалками, мятыми тетрадями и потрёпанными учебниками.
- Вот, - с самого дна Витёк выудил глянцевую суперобложку, аккуратно засунутую в жёсткий прозрачный скоросшиватель. – Это я чтоб не помять, - объяснил он. – С камасутры сдёрнул. Еле код отколупал. А то бы поймали на выходе. На любую книжку надевай – предки дёргаться не будут.
- Хм, - Санька взял в руки скоросшиватель и посмотрел на обложку с сомнением. – А вдруг им захочется какую-нибудь позу посмотреть?
- Не захочется, - уверил его Витёк. – Им уже ничо не хочется. Только бабла побольше и тачку покруче. Я целый месяц том Бахтина в такой обложке в портфеле таскал, только тут сверху обрезал, чтоб по формату подошло, - и всё чики-брики. Лёнька Поролон надоумил. Он так Флоренского читал. И Розанова. Щас Льва Шестова штудирует.
- Хм, - Санька нахмурился. – Попробовать надо. Только страшно.
- Да ладно тебе, - Витёк хлопнул приятеля по плечу. – Если чо – вали на библиотеку. Камасутру, мол, украли, а какую-то туфту в обложку сунули. А ты взял, не посмотрев. Повозмущаешься для виду. Мол, хотел на картинки подрочить, а тут какой-то Фрэзер-шмэзер. Вата. Знать не знаю ничо такого. Лидия Иванна подтвердит если чо. Сам же говоришь – жалостливая.
- Я думал, может, к физруку в кружок записаться, - Санька вопросительно посмотрел на товарища. – Чтоб предки успокоились.
- Строем с речёвками ходить? – Витёк презрительно сплюнул на мелкий утоптанный гравий аллеи. – Тогда уж лучше педерастами прикинуться. Раз в год на гей-параде отметился – и свободен. Как муха на стекле. Хочешь – жужжи, а хочешь – молча ползай.
- Ага, - кивнул Санька. – А физручьи выродки голубых бить начнут. Мы-то ни за что схлопочем.
- Мы так и эдак схлопочем, - хмыкнул Витёк. – Какая нам разница, за чо. Чо ты предлагаешь-то? Непротивленье козлу насилием?
- Не знаю, - Санька расстроенно отвернулся и стал смотреть туда, где в конце короткой аллеи, обсаженной сиренью, был виден берег пруда, засыпанный пустыми бутылками, размокшими картонными упаковками из-под дешёвого вина, смятыми банками из-под пива и пустыми сигаретными пачками.
- Да ладно, - Витёк вдруг развеселился. – Я чо забыл сказать – я же Джойса купил. В рояле от предков прячу. Там склад можно устроить – у них под носом. Прикинь. Только боюсь же тоже. Вдруг ради понтов какую-нибудь знаменитость поиграть позовут. Мне ж из рояля целую библиотеку по-быстрому не убрать.
- Э-э-эх, - простонал Санька. Как-то совсем по-стариковски. – Поскорей бы предки в отпуск свалили. Хоть почитаю по-человечески.
И, не поворачиваясь, чтоб Витёк не увидел слёзы, с силой провёл ладонями по лицу.

© Евгений Пейсахович, 2010
Дата публикации: 19.12.2010 22:32:40
Просмотров: 4704

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Влад Галущенко [2011-03-10 23:49:58]

Женя! Тоже такое замечал. Пишешь об одном, а рецки... Притом, вроде нормальные люди, но все понимают прямолинейно. Как написано. У меня даже рассказ фантастический сняли с конкурса. Чтоб люди не читали рецепт от СПИДа. Мол, начнут лечиться. Судьи! Профы! Оказались - профаны. И начинают жалеть автора, заразившегося такой болезнью. Ну, ладно бы шестидесятые годы. Тогда верили слову, как батюшке. А сейчас?
Наследие? Менталитет? Все же - глупость.
Два момента напрягли. Тройное - помешанная. И - эвакуировать.
Остальное - психологически выверено.
Я уже сам иногда думаю, когда пишу психологическую прозу - может, разьяснения в конце поместить?
Вот как я в коммах к миниатюре на конк делал. Миниатюра - полстраницы. А коммы заняли два листа. И так бывает.Это я о "Под фирменным каблуком".
Была сначала повесть на 40 страниц. Ужал без потерь до полстраницы. Понял только один судья. Написал:"Ну, и дохренища же у него тут напихано!"
Многие думают - буду миниатюры писать. А ведь это - самый сложный жанр в литературе. Вот сейчас твоих "Витьков-Саньков" расписать, тоже листов двадцать надо.
Влад.

Ответить

Евгений Пейсахович [2011-03-10 23:56:48]

дык за понимание отдельное пасыб. два момента, которые напрягли, - посмотрю пристально. про эвакуировать-то я помню... речь начитанного пацанёнка, вроде, и должна изобиловать... в жизни и не тем изобилует. но всё равно позырю. раз напрягло - то, может, и небезосновательно.а про повторы - особенно позырю.

PS. угу. посмотрел. согласился.

Ольга Иженякова [2011-01-18 16:33:17]

Люди, как цветы, делятся чем могут, и не вина цветка, что он пахнет так, а не иначе...

Ответить

Евгений Пейсахович [2011-01-18 17:29:48]

Оля... я, верьте слову, слышал уже такое неоднократно... Это не вина цветка, поскоку он растительный... пахнет, не напрягаясь...
это ж не токо цветам свойственно...

Владимир Эйснер [2011-01-03 12:37:07]

Самое ценное в этом рассказе - отлично переданный школьный сленг.
Герои рассказа - как живые. Даже "слегка помешанная техничка", тётя Нина, безмолвно говорит на "молодёжном" языке.
Но сама тема настораживает своей неправдоподобностью. Лично я уже отвык от читающих мальчиков и девочек школьного возраста. Редко-редко увидишь школьника с книгой. А вот "затычки" в ушах - это на каждом шагу.
Но автору видней. И спасибо Евгению за хороший, человечный, оптимистический рассказ.

Ответить

Евгений Пейсахович [2011-01-03 19:28:27]

любопытное "самое ценное" обнаружили.
кстати, от "мальчиков и девочек школьного возраста", потребляющих герыч и нюхающих клей, не отвыкли? к хорошему-то быстро же привыкаешь... и неправдоподобным оно не кажется...

спс за отзыв

Лилия Менковская [2010-12-19 23:07:59]

Мда..трудно молодым выживать.-) А может и вправду надоест через пару поколений, да потянутся к книжкам?-))
Особенно если использовать предложенный Вами психологический приём.

Почему-то читалось тяжело, несколько раз перечитывала строчки.(Но закрыть страницу желания не было!)Правда, когда поняла в чём прикол, как говорят дети, "побежали" глазки веселее.Ещё бы разделить рассказ немножко, совсем пробелов мало.

зашпилены на затылке в тугой шиньон - по факту не верно.В шиньон зашпилить нельзя, т.е. шиньон это не причёска, а искуственный клок волос, который можно пришпилить К уже имеющимся.-))

Ответить