Авторы онлайн:
Виталий Пажитнов
Степан Хаустов

Шагая по небесам

Денис Требушников

Форма: Рассказ
Жанр: Фантастика
Объём: 18604 знаков с пробелами
Раздел: "Современность"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Шагая по небесам, вспоминаешь детство. Первые шаги в руки матери, первые слова, первые проделки и первое впечатление, от вида большого и необъятного мира. Как зыбка грань! Вырастая, человек по-прежнему видит огромное небо, уходящее за лесной горизонт, но перестает ощущать воодушевление и вдохновение чудом. Ему непременно нужно взлететь, как в детских снах, чтобы взглянуть на небо сверху и понять его великолепие, его хрупкость, нежность. Земля – невесомая бабочка в ладошках Солнечной системы; красивая, яркая, живая. Подобно глубоководной рыбе имеет она голубоватое свечение на фоне необъятного мрака Вселенной.

— Если постоянно оборачиваться, можно чего-то не заметить впереди.

Адастров положил мне руку на плечо, и, подавшись вперед, выглянул в иллюминатор, словно подтверждая догадку о том, куда я смотрю. Разумеется, в сторону Земли.

С Максом мне связывают армейские будни; до этого мы жили на одной планете, однако казалось, что в разных мирах. Это человек лидерского и позерского нрава, его помыслы устремлены вперед и вверх, к достижению поставленной цели. Он выбирает путь, но не следует ему прямо. Уподобляясь своим предшественникам, он не может бежать в одном темпе. Возникающие проблемы после принятого решения, которые догоняют, иногда опережают, заставляют его притормаживать, уходить с пути, лавировать, искать другой путь. Мне кажется, он подсознательно боится проблем.

Улыбался Макс не ехидно, но и не умиленно, скорее, снисходительно. Повернув голову, он заметил у меня учебник латыни, укрытый ладонями.

— Недалекая ты птица, Ворон. Долбишь свою книгу, прям, как дятел. Она, меж тем, деревом была.

— Ты – звезда высот! Виси себе дальше, окруженный темнотой.

Не совру, с черным сердцем сказал. Когда у него была возможность читать, я искал способ прокормить семью. Вся моя жизнь неслась по прямому руслу, словно по желобу. Мне приходилось решать проблемы на ходу, не отводя глаз от ориентира. Теперь я наверстывал в учебе. Может быть, я не достаточно образован и подкован во всех тонкостях космических полетов, но у меня есть цель, и я к ней следую. Однако порой мне нужна передышка, глоток воды на марафонской дистанции.

Я смотрю на Землю: крошечный шарик, удаляющийся с каждой тысячей километров.

— Высоко лечу, далеко свечу, — рассмеялся он, уловив мое уязвленное самолюбие.

— Не проворонь черную дыру. Ага?

Дернул я плечом, скидывая его руку.

— Ты не пугай меня своими черными крыльями, Ворон. Все будет bellissimo!

Макс взял стул и, развернув его спинкой мне, оседлал. Скрещенные локти уложил сверху.

— Чего? — переспросил я.

Он вырос тех кругах, где выражения «Dolce Vita» и «Felicita» считались нормой. Для меня итальянский язык заканчивался Адриано Чилинтано и Спрутом Катани в дубляже. Я больше интересовался расчетом размеров сверхурочных и ночных часов. Даже токарь мечтает о полетах в космос.

— Прекрасно, тип-топ, — ответил он.

— Как бы твое «белисимо» не пошло от корня bellum, — буркнул я.

— Не я хотел войны, друг, — положил он руку на грудь, выпрямил спину; а в его чуть прищуренных глазах я уже заметил отблески азарта. — Но если спор положен, его надо завершить. Твоя ставка, Ворон?

— Я с друзьями не спорю, я им советую.

— Давай, Глеб, не ломайся. В споре истина рождается.

— Спор беспочвенен. Он мне безынтересен.

— Слова, мой друг, слова, порой они важнее фактов, — настаивал он, поглаживая выбритый подбородок. — Я ставлю на кресло капитан-лейтенанта.

— По себе ли планку взял, Адастров?

— Полагаю, теперь наш спор имеет почву. Да? Пожмем руки или на словах сойдемся?

— Учитывая третий вариант, спорить смысла нет.

— Опять ты за свое! В табель загляни. В отделении наши оценки идут вровень. И выше только у Деда. Но ему осталось-то пару дней, я слышал, ему уже греется место завсклада на Марсе. Он – не помеха.

— Мы пожалеем об этом, — покачал я головой.

— Да брось ты! Ребятам скажем, еще и подзаработаем. Мешать они нам уже не станут. Когда человек делает ставку, он начинает строже следить за честностью игры в свою сторону.

Он подмигнул, и мне это не понравилось.

— В таком случае, буду я долбить свою книгу дальше, — отвернулся я и сделал вид, что читаю.

Макс поднялся и отошел к двери каюты. Открыл ее, однако задержался на пороге.

— Успехов в дятловом ремесле, Ворон! — съязвил он.

Я уже понимал, какую допустил ошибку, ввязавшись в спор. И как бы мне не хотелось избежать конкуренции, сделать это уже не удастся. Ему достаточно войти в столовую и прокричать, чтобы заинтересовать людей, подбить их к ставкам. Они все решат за меня. И я буду ослом, которого взнуздывают с хвоста и тащат за сбрую.

Бросив взгляд на яркий шарик Земли, подумал, что попал в извилистое русло Адастрова, в его горную и порожистую реку. Плыть против течения мне, как понимал, уже не удастся. Поэтому нужно брать весло и сплавляться осторожней. Каждая бурная река на равнинах замедляет ход.

Черед пару дней весь корабль знал о нашем противостоянии. В каждом уголке, в каждой каюте разговаривали о соперничестве, оговаривались шансы и возможности. Комсостав смотрел на бесконфликтные столкновения спокойно; в конце концов, место капитан-лейтенанта одно, им все равно пришлось бы выбирать. Мы, казалось, облегчали им задачу.

Утром я припозднился в учебном классе. Психолог объяснял теорию самоуспокоения, и я решил спросить совета по вопросам поведения людей в замкнутом пространстве на протяжении длительного времени. Гуманитарные науки меня интересовали в первую очередь, поскольку именно с ними я не ладил. Спрашивал я о взаимоотношениях и тесной связи между людьми. Как найти в тесном пространстве свое место, где можно уединиться и отрешиться от всего прочего?

— Как говорите ваша фамилия?

— Ворон, Глеб Ворон.

— Ворон, — задумался он, снял очки и протер линзы платочком, — ворон – птица самолюбивая, агрессивная и умная, не в пример многим собакам. Но, несмотря на весь ее эгоизм, ворон – птица социальная; она умеет собираться в стаю и взаимодействовать с сородичами, преследуя равно общую и частную цели. Я понятно выражаюсь?

Я покачал головой.

— У ворона есть гнездо, и, не дай бог, кто-нибудь к нему приблизится. Ворон яростно охраняет свою территорию…

— Вывод: запирай двери, Ворон, — раздался насмешливый голос Макса за спиной.

— Вот вас Адастров, я хорошо знаю. Ваша бесцеремонность исходит от одиночества. Вы подобны звезде в окружении недосягаемых планет. Чтобы удовлетворить потребность в самоуспокоении, вам нужно с кем-нибудь поговорить. Ворону, как интроверту, требуется же одиночество.

— Я и говорю: Ворон запирай двери. Я найду другого собеседника.

— Я полагаю, — продолжил преподаватель тем же монотонным голосом, — что проблема вашей дружбы в том, что вы не можете найти точки соприкосновения, не можете отрешиться от себя и друг от друга. Вы расплетены и переплетены одновременно. Это дисгармонирует ваши отношения. Настанет день и вам придется объясниться друг перед другом.

Мне показалось тогда это заключение интересным, но лишенным смысла, и Макс отнесся к нему мелочно, просто забыл. Жизнь такова, что она предоставляет человеку попробовать все. День, о котором говорил преподаватель, все-таки настал.

Я направлялся в каюту узкими металлическими коридорами, серыми в белом световом обрамлении. Кто-то двигался мне навстречу, кто-то обгонял или отставал. Они смотрели, оборачивались. Вероятно, многие из них поставили на меня, поэтому в этот момент осуждали. Увлекшись гуманитарными науками, я утратил связь с физикой, геометрией, с техникой. Я тяжело шагал в каюту и по пути обдумывал, как я – токарь – забыл учесть потерю материала при шлифовке? Это была моя вина, моя ошибка. И она угнетала.

Белое световое оформление подернулось и сменилось красным. Доли секунды спустя воздух наполнился сигналом тревоги, густым и вязким, раздражающим. Я остановился, по телу маршировали мурашки. Хриплый голос командира объяснил ситуацию пожаром в энергоотсеке.

Заметив шанс отличиться, я побежал по коридору, расталкивая зазевавшихся членов экипажа, выслушивающих речь командира до конца. Сквозь недовольное рычание, слышалось «идиоты», я злился на них. Пожар в энергоотсеке это даже не пикник в сухом лесу, это во сто раз опаснее. А они перпендикулярными столбами выстроились, устремили лица к колонкам, зачарованно слушали.

— Уроды! — цедил я сквозь зубы, пробираясь по коридору в хвостовую часть.

Точно не помню, ногами ли бежал, загребал ли руками по стенам. Впереди я видел цель – пожар в энергоотсеке. Я знал, что делать. Возможно, только я и знал, что делать. Мне нужно было это сделать, если я хочу занять место капитан-лейтенанта, чтобы не подвести доверившихся мне людей, соратников, членов экипажа.

Я свернул направо: в широкий и разветвленный коридор, заканчивающийся крохотной дверью с экранирующим люком. Откуда-то сбоку, словно отделившись от теней, отбрасываемых мерцающим красным освещением, выбежал Макс. Нагнал меня.

— Неужели подумал, что я оставлю это тебе?

— Отвали! — крикнул я ему, и отмахнулся.

Он не отставал и продолжал подначивать, отвлекая меня от цели. Тогда-то, я на бегу схватил его за плечо и по инерции вмазал в стену. Макс не понял и полез в драку. Отведя в сторону его кулак, я врезал ему с левой сначала в почки, затем правой – в голову. Макс упал на пол, его состояние меня не интересовало. Он меня отвлекал от цели, и уже отнял, возможно, драгоценные секунды.
Закрывая дверь в энергоотсек, я услышал его матерную ругань, смысл которой складывался в пять слов: «Ты мне больше не друг!». Металлический звук поршневых механизмов люка перекрыл его крик. «Пусть так», — подумал я. Задраив дверь изнутри, осмотрелся. То, что было принято за пожар, на деле оказалось искрами. Их снопами выбрасывал грохочущий генератор. Искры гасли, прожигая пластмассовые панели, скрывающие под собой лампы. Пластмасса тлела, и острая, ядовитая гарь поднималась черным, смолянистым дымом.

Сняв прорезиненную куртку, я обмотал ладони рукавами и снял крышку генератора. Лязгая, крутился вал, и медная катушка вместе с ним, корпус катушки углами терся о верхнюю панель. Словно змеи, шипели искры. И как я проклинал того токаря, который не просчитал усадку материала при шлифовке, того оператора, который ослабил напор воды, и не снял с металла, возможно, один нанон. Какая-нибудь молекула зацепилась за корпус катушки и вызвала пожарную тревогу. Никто не заметил, пока вал не искривился на этот самый нанон. Я злился на этих рабочих, а потом вспомнил, что и сам допустил ту же ошибку. И злиться нужно было на себя.

Увидел причину, и передо мной возникла дилемма. Вырубить генератор и оставить половину корабля без энергии, или… А был ли иной у меня выбор?

Повертев головой, в поисках кабеля, я нашел узел. Когда его вскрыл, понял, насколько дела мои плохи. Отключив генератор, я закрою себе путь назад. Сглотнув, я принял решение. Я выдернул кабель из щитового узла. Генератор нервно затарахтел и вскоре затих, лишь изредка постукивал металл. Пластмасса тлела и на резиновый пол начали падать огненные шарики. Я двинулся к стенному шкафчику и вынул огнетушитель, остановил распространение пламени.

Когда все было сделало, я решил оглянуться. Хотел бы посмотреть на удаляющуюся Землю в иллюминаторе, но в энергоотсеке их не было. Только запечатанная дверь, отрезавшая меня от корабля, от Макса. Интерком…

Я набрал код, и на экране высветилось злое лицо Адастрова.

— Твою мать, Ворон, какого хрена ты обрубил кабель?! — кричал он.

— Я устранил причину пожара.

— Ты устранил сам себя, дурная птица! Ты понимаешь, что генератор – это твоя защита, твой воздух и тепло?

— Макс, я принял решение, я сделал, что должен. И если мне звездец, посияй за меня. Дело за тобой.

— Что, что за мной?

— Если через три минуты, я не починю генератор, расстыкуй отсек.

— Ни за что! Не смей улетать, Ворон!

— Три минуты, — подмигнул я и отключился.

Обшарив стенные шкафы, я нашел инструменты, но явно не те, которые мне требовались. Нервно улыбаясь из-за того, что занятие мое бесполезное, я напильником стачивал победитовую поверхность. Среди ужасного скрежета, мне казалось, я слышал тикание часов. Сточив пять напильников, я отодвинулся к стене, и прикоснулся вспотевшей спиной. Руки дрожали, ссаженные в кровь. Но мне отчего-то было весело.

Закрыв глаза, я увидел маму, первое небо, большое, голубое, необъятное. И теплая земля. Мама, пахнущая цветами, поставила меня на мягкую траву. Она казалась мне высокой. Отец присел напротив, но дотянуться рукой я не мог. И тогда, мама убрала руки. Я остался нетвердо стоять, пошатывался. Повернув голову, чтобы посмотреть, куда пропала мама, я упал. Она улыбнулась и вновь меня подняла, развернула к отцу и легонько шлепнула по попке. И, о чудо! Я пошел, зашагал по земле, под огромным, вдохновенным небом. Я зашагал! Кажется, именно в тот момент, когда заулыбался первому в жизни успеху, решил, что когда-нибудь буду шагать по небесам.
Как смешно и обидно сознавать, что мой путь окончен.

Время подходило к концу. Я вновь соединился с Адастровым.

— Давай, звезди, Солнце!

— Нет, Ворон, я подрежу тебе крылья!

— Будет хуже. Прими решение, кап-лей!

— Ты должен им стать.

— Жми, Адастров, к звездам, вперед и вверх! Не оглядывайся, пропустишь главное.

— Какая же ты эгоистичная птица, Ворон! — снисходительно улыбнулся Макс.

— Прощай, друг, — кивнул я.

Когда соединение было разорвано, я услышал в стенах шум поршневых механизмов. Отсек качнуло в одну сторону, в другую. Казалось, меня приподняло, и резко опустило. Движение отсека продолжалось какое-то время, а после наступила тишина. Безмолвие Вселенной, разбиваемое стуком собственного сердца. Ощущал, как повышалось давление, от этого у меня закружилась голова, и вскоре потерял сознание.

Очнулся я на медкойке в окружении белых простыней, ширм и занавесок. Голос генерала раздался чуть погодя:

— Испытуемый Ворон, эксперимент закончен. Как придете в норму, состоится трибунал, на котором мы выясним обстоятельства, приведшие к гибели экспедиции.

Хлопнула дверь. Я задумался, что моя мечта, пройтись по небесам, может никогда не сбыться. Я так и останусь на Земле, буду смотреть на ясное небо, однако не с восхищением, как того желал, а с горечью и сожалением. Будет ли оно меня вдохновлять? Стану ли я космонавтом, или меня спишут в запас, так и не выпустив за пределы атмосферы? Больно сознавать себя Икаром: поднимаясь к звездам, падать в океан.

Последующие дни оказались загруженными. Меня водили на допрос, раз за разом, восстанавливая картину произошедшего. Я раз за разом повторял рассказ, детали в нем не менялись. Мне показывали запись, я ее комментировал, пояснял мотивы поступков. За все это время Адастрова я не видел. Видимо, нам не разрешали видится, чтобы сохранить личные записи. Версии должны быть чисты. Дружба могла привести к сговору. Искажение фактов не являлось целью экспериментаторов.

Наконец, настал тот день, когда меня под охраной ввели в холодное помещение ангара, пугающее своей пустотой. Через другую дверь под конвоем вошел Макс. Впереди за долевым столом расположился трибунал. Нас усадили на стулья, находящиеся в десяти метрах друг от друга. Мы переглянулись и перемигнулись. Сначала говорил Адастров, затем историю повторил я.
Узколицый генерал закрыл папку и поднял седую на висках голову:

— Выслушав обе версии происшествия и сопоставив их с данными, полученными с камер наблюдения и от телеметрических приборов, трибунал заключает, что дисбаланс корабля и сход его с траектории явился последствием расстыковки энергоотсека, выполненного испытуемым Адастровым Максимом, который следовал приказу испытуемого Ворона Глеба, отключившего генератор, и, тем самым, заблокировав дверь в энергоотсек, где и погиб по сюжету эксперимента. Подтвердите мои мысли фактами. Мое мнение такого, что их нужно разделить. У меня нет сомнений, что именно они виновны в провале и гибели экспедиции. Их соперничество отвлекло экипаж от обязанностей, их действия уничтожили жизненно важные системы корабля.

— Ни в коем случае! — протер очки психолог. — Разделить их нужно было до начала эксперимента. Теперь, когда они усвоили урок в условиях, максимально приближенных к реальности, разделение Адастрова и Ворона считаю нецелесообразным и неправильным решением, которое приведет к намного худшим последствиям, чем тем, если оставить их вместе.

— Что вы подразумеваете под «уроком»? — повернулся к нему генерал.

— Самопожетвование Ворона ради спасения экипажа, вынудит его проявлять дружелюбность в обычных условиях полета ко всем членам экипажа. Причина, побудившая к такому поступку, кроется в его технических знаниях, отсюда я делаю вывод, что именно в этом он должен усилить познания. Гуманитарная наука – не его стихия, в ней много риторики, которая ему не свойственна. Будучи человеком прямым, Глеб точно следует намеченной цели. Что касается Адастрова, то полагаю, что место капитан-лейтенанта должно достаться или ему, или другому человеку. Максим – человек волевой и предпочитает знать все о происходящем вокруг него. Для командира экипажа – это качество более чем полезное. А психологическая травма, которую он получил, найдя в себе силы отделить поврежденный отсек, в будущем разовьется в стремление сохранить экипаж любой ценой. Теперь он знает, на что способен, и вряд ли ему будет просто оставить кого-либо умирать. Он будет бороться и искать третий, а возможно и четвертый путь решения поставленной задачи, если другие заканчиваются гибелью члена экипажа. Вот мое заключение.

— Вы их выгораживаете!

— Ничуть. Своим заключением я возлагаю на них большую ответственность, следовательно, в будущем и спрос с них будет выше.

— Драка. Что вы скажете о ней?

— Ворон нашел ориентир и принял решение, Адастров ему мешал, и он его устранил на то время, каковое ему требуется для выполнения поставленной задачи, а именно: не допустить гибели экипажа, заблокировав дверь в энергоотсек, и до критического момента времени попытаться исправить ситуацию.

— Вы заступаетесь за Ворона!

— Ничуть. Я вывожу логику его поступков ни более, ни менее. Это, если угодно, гуманитарный факт. Как человек, я разрываюсь между осуждением и аплодисментами. Они оба заслуживают и того и другого. Поэтому я и настаиваю на их совместной службе. Главное знание, получаемое ими в ходе экспериментов, это понимание того, что практика и тренировка являются непременным условием благополучного полета. Если хотите образно, то: чтобы шагать по небесам, нужно, перво-наперво, научиться ходить по земле.

© Денис Требушников, 2011
Дата публикации: 15.01.2011 14:52:58
Просмотров: 2987

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.