Мультик

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 8621 знаков с пробелами
Раздел: "Не вошедшее в"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

1

- А? – я отзываюсь слабо и неохотно.
Не люблю телефон. Туда, в тёмные его недра, надо что-то говорить – а зачем? Хоть что говори - ничего ж не изменится.
И слушать, чего там бубнят в глубинах, - тоже не хочется. Потому что – зачем?
Прожили же уже. Мечась, метаясь, метясь, помечая. Иногда грозили: кто к нам с мечом придёт, тот и ладно.
- Ты где? – спрашивают тёмные телефонные недра. Заинтересованно.
- Вика, - я сокрушён и растерян. – Догадайся с трёх раз. Или трёх тебе мало?
- Ой, - она соображает быстрей, чем хотелось бы. – Забыла, что на домашний звоню. Думала, на мобильник.
Для чего эту пораженку назвали Викторией – бог весть. Надеялись, надо думать, на несбыточное.
Меня утешает мысль о временности всего сущего вообще и о краткости нашего совместного бренного бытия – в частности. Я зову это время - про себя, для себя, для служебного пользования - викторианской эпохой.
Иногда мне кажется, что она затянулась до непристойности.
Ленка хлопотала, чтобы познакомить меня с Викой.
- Она врач, - говорила Ленка - тут могла бы быть ваша реклама, - будет тебя лечить.
Меня это насторожило. Я увидел всё сразу – до самого дна. Но мимолётно. Не вдумываясь. А надо было. Подумать.
- Вообще-то, мне для потрахаться, - я – словно, как бы, будто бы – проверял: есть подо мхом твёрдая почва или там трясина.
- Кочка, кочка, - утешила меня Ленка. – Вставай, не бойся.
Ну, то есть, она не так выразилась. Сказала:
- Всё у нее при всём, ноги длиннющие, грудь в порядке.
Твёрдая почва. Много простых житейских радостей.
Отвести Викину дочку в ясли. Забрать из яслей. Посмотреть и обсудить пару серий Тома и Джерри. Или три. Или пять. Даже если и десять, всё кончится гневным рёвом, борьбой за права, объявлением бессрочной сухой голодовки, отказом от душа и сна. Наотрез.
Потом, когда накормленная, вымытая, с почищенными зубами, усмиренная Маруська засыпает, ее мамаша приходит с работы и начинает донимать меня разговорами об операциях, выздоровлениях и смертях.
В однообразном потоке она видит нюансы, которых мне всё равно не постигнуть. Я слушаю не прерывая, просто потому что после работы она всё равно нетрахоспособна. И вчера не была. И завтра не будет.
Мох на трясине внушал мысли о тверди.
- Кочка, кочка, - утешала Ленка.
- Хочу мультик! – орёт Викина дочка.
А я-то же не могу так – начать орать, что хочу трахаться. Реветь, не утирая слёз. Требовать. Того, что мне надо, не вытребуешь. Не влагалище же само по себе, не длинные ноги и не истерзанные капризным ребёнком титьки, которым никогда не восстановиться до прежнего - о котором я только предполагать могу, что оно было, - упругого состояния. Мне ж нужен процесс. С заинтересованным участием ног, влагалища, потрепанных жизнью титек, трепещущих ягодиц.
- Святые б**ди, - вздыхает Вика посреди вечерних рассказов о спасенных и об умерших. Ищет сочувствия.
Я смотрю на нее через кухонный стол, сосредоточившись на ровной линии нижних век. Они заводят меня – её прямые нижние веки. Я думаю о том, что б**ди святы, потому что снисходят до наших слабостей и не просят в оплату услуг менять их детям памперсы, обсуждать психологические глубины отношений Тома и Джерри, забирать потомков и потомиц из яслей и уводить снова в ясли, где пахнет прокисшими какашками, политыми прокисшим кефиром.
- Заберёшь нашу маленькую? – мембрана мягко вибрирует, и от Викиного голоса в ухе щекотно.
Моего скудоумия хватает на то, чтоб не спрашивать, с каких пор ее дочь стала нашей.
- Заберу, - говорю обреченно. Без должного энтузиазма.
- Посмотрите мультики. А я потом приду.
- Приходи, - соглашаюсь я.
- А в субботу вместе сходим куда-нибудь, - Вика не думает, что спутала адресата. Она уверена, что я с радостью повлачусь с ними в парк или, круче, в торговый центр, где тебе и шоппинг, и детская площадка с пластиковыми красными и жёлтыми горками, качелями и маленькой, без привода, каруселью. Чтобы мне тоже было чем заняться. Люблю крутить карусель. Самозабвенно. Особенно по выходным.
- Да, - длинно отвечаю я. – Да-а-а.
Кого-то она там сегодня спасла, в своей операционной, и вечером я, хочу или не хочу, а узнаю, кого именно. Каких-нибудь Клавдию Михайловну и Сергей Николаича. А кто-нибудь умер. Вчера это был Владимир Иваныч. Может, и сегодня будет Владимир Иваныч. И завтра. Будет уходить из жизни и возвращаться, будто что-то забыл. И опять уходить.
- Котя, - то ли извиняется, то ли осуждает Вика. А может, скорбит.
Ненавижу, когда она меня так называет. Хотя б потому, что номинация не влечёт за собой трахатьбу. Наоборот – трахатьба повлекла за собой номинацию, но потом ушла вперёд, сгинула за горизонтом, а котя плетётся рядом, вздымая пыль, на которую у меня аллергия.
- Заберу, посмотрим, придёшь, пойдём, - я перечисляю по пунктам, изо всех сил стараясь показать, что нисколько не раздражен, а даже обрадован таким неожиданным поворотом, но стесняюсь выказать ликование в полной мере.
На доброжелательность уходит больше сил, чем ушло бы на неприязнь.
- Спасибо, - она вполне успокоена. – До встречи. Целую.
Целует она. Максимум – чмокнет в щёку. Хорошо, если не попросит сначала побриться. Бесцельно.

2

Три минуты поговоришь с ним по телефону – настроение себе испортишь на неделю. Еле языком ворочает – будто ему невыносимо противно мой голос слышать.
Вот приучил к себе ребёнка, приручил – а зачем?
Каждый день только и слышу: пускай меня дядя Женя из яселек заберёт. Дядя Вэня ив яфелек – так у нее получается. К логопеду пора идти. Или подождать. Может, само исправится.
Хоть раз Маруська папой его назовёт – тут же выгоню. В ту же секунду. И не впущу больше.
Полгода вместе живём, а я так и не знаю, надо мне это или не надо. Ещё когда хочется – кажется, что надо. А когда не хочется – для чего терпеть?
Чтоб заполнять по вечерам пустоту – про работу ему рассказывать? Он же не слушает. То, что меня задевает, его не колышет абсолютно.
С Владимир Иванычем – это, наверно, была последняя капля. В бочке с порохом. Больше не выдержу. Святые б**ди! У меня внутри всё издёрганное, заплаканное, а он – локти на стол и ладонями рот прикрывает, чтоб я не видела, как он лыбится.
Гнус.
Я ему: Котя то, Котя сё - а у него морда, будто он коньяк лимоном закусывает. Сначала пожуёт, морщась, - потом дурацкую улыбку нацепит и блаженство изображает.
Ненавижу.
Ленка, когда нас познакомить хотела, лапшу вешала: стройный, умный, талант, не бедный. Сильна в рекламе, подружка. Тощий и сгорбленный – это у неё стройный. Болтать умеет – умный. Пишет чего-то, чего никто не читает, – талант. Кто-то ему что-то платит - неизвестно кто, непонятно за что – всё, уже и не бедный. Сказала бы как есть: тощий, сутулый, болтун, бездельник и мнит о себе невесть что.
Жила без него распрекрасно – и дальше бы прожила.
Стыдно вспоминать, на что купилась.
Теперь подружек к себе приглашать перестала. Видеть не могу, как он из них каждую – надо ему, не надо – охмурять начинает. На автомате. Они на него и не смотрят, пока он не заговорит. Смотреть-то не на что.
А кто случайно глянет и тут же не отвернётся – всё, обречён.
Он как удав - спокойно добычу изучает, не торопится. В глаза смотрит, губы кривит – вроде как хочет улыбнуться, но пока не решается - и наборматывает слова. Где почувствует, что жертва шевельнулась, там сразу давай тему развивать – скребётся и лапу в щель просовывает, чтоб ему дверь открыли. Мяучет.
Пробормотал про Феллини – рука у подружки чуть-чуть дёрнулась - и всё, процесс пошёл: уши напряглись, зрачки расширились, припал к земле, и только хвост подрагивает.
Репетиция оркестра - и корабль плывёт.
А потом уже потоком – Гуэрра, Антониони, веризм, херизм, неореализм. Жертва на кукане болтается, и талию ей тогда можно спокойно оглаживать, к заднице подбираться и прикидывать - в каком виде лучше съесть. Святые б**ди!
Гад.
Какие там Феллини, Антониони – он, кроме Тома и Джерри, ничего не смотрит.
И напоследок, между делом, всегда некстати – о своём втором гражданстве. Будто бы нехотя, якобы походя. Подружки-бедняжки и не чувствуют, что терапия кончилась и их уже скальпелем режут: мол, на самом-то деле, мне на всё здешнее наплевать, и если ты захочешь – вместе плевать будем. Сладкая жизнь.
Не будь рядом нас с Маруськой, он бы в финале каждую из слушательниц раздевал бы и имел, пока они в трансе. Под местным наркозом. У них по глазам видно, как промежность увлажняется.
Он их всех готов отыметь. Каждую.
Сукин кот.
Мне с ним надо в марлевой маске общаться и в тёмных очках. Столько сил впустую уходит – чтобы только дружелюбие изображать. На брезгливость меньше ушло бы.

3

Мультик, мультик хочу, хочу мультик!

© Евгений Пейсахович, 2012
Дата публикации: 30.03.2012 04:01:50
Просмотров: 4184

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.