Скамейка

Джон Мили

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 9213 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Не допив свой бокал, подруга ложится спать. Я еще сижу, клюю носом у
телевизора, - выпил не столько, чтобы последовать примеру. Ее собачка спит тут же на диване, притулившись к моему боку; изредка, встрепенувшись, я глажу ее по мягкой кудрявой шерстке. Надо бы выйти, а то опять весь ковер изгадит, мелькает вялая мысль. Не хочется. Пропускаю еще рюмку. Нет, все-таки надо, - в голове возникает искривленная руганью физиономия подруги, ее бешеные глаза, и, одновременно, спасительный образ скамейки, - там на воздухе и допью. Ну, как чувствует... собака открывает глаза. Пойдем, дружок!

В чем был, - то есть, в трико, в мятой домашней рубашке и шлепанцах, сверху только накинул куртку, все-таки осень - выхожу на улицу. Довольная собака трусит впереди на двойной длины комбинированном поводке, узлами связанном из нормальных двух; перед глазами сплошное мелькание ее мушиных ножек. Часто останавливается: делает понемножку «дела», или просто так интересуется жизнью. Тогда стою, покачиваясь на тяжелых ногах, терпеливо жду. До скамейки недалеко, можно и подождать.

А вот, и она. Стоит под раскидистым беспородным деревом с еще не облетевшими листьями (так и не удосужился запомнить название), в одном из углов треугольника, образованного двумя перпендикулярными улицами и косой стеной безобразного дома, прижатая к последней. Плюхаюсь, привычной птицей раскидываю руки на спинке. Так же привычно собака укладывается у моих ног.

Ночь. Тихо. Прохожих ни одного, и очень слабые фонари. В сером сумраке тени авто, прижатые к не видным сейчас бордюрам, изредка где блеснет лаком. Проходит пара минут. Я лезу в пакет. Стограммовая фляжка водки, и посуда побольше, с водой для запива; яблоко - закуска, конфета - десерт - это мой всегдашне-скамеечный джентльменский набор. Почти что ежевечерний, за исключением чересчур слякотных или слишком холодных дней, когда особо не посидишь. А сегодня как раз вполне таки себе ничего. И будет ведь еще впереди бабье лето! Мучаюсь, правда, сомненьем: а может, прошло уже, незаметно так, втихаря, пролетело?

Выпивать вообще-то не хочется. Посидеть, подремать немножко, да и домой. Но... раз уж имею... - Нет, и все-таки, какая гнилая натура! - сонно думаю я, делая первый - сознательно небольшой, чтобы растянуть фляжку - глоток. Ведь знаешь, что хватит уже… так не бери, оставь! В крайнем случае дома, непосредственно перед сном. Нет же... - продолжаю лениво, запивая водой и впиваясь зубами в яблоко, - нет же... подай вот сейчас, сей-секунд... Водка в горле еще горчит. Не-ет... Чувствуя, каким грузом ложится она на предыдущее и немалое ее количество, отставляю яблоко, промываю горло дополнительной порцией воды. Не-ет, вот, и все... Минутный оживляж (во время которого верчу головой и пытаюсь погладить собаку, встаю, делаю два шага туда и сюда, и снова сажусь; а еще задаю себе - снова и снова, зуда! - навязший в зубах, давно надоевший вопрос, на который не в силах ответить: так зачем же ты пьешь, парниша?.. нестарый еще дурень в прекрасной стране открытых возможностей, где аборигены суть козлы и лохи, и заманчиво многое - для нескромного дятла - и реально, и вполне достижимо; где не болит голова у дятла, что покушать сегодня, а также завтра и через год - есть, есть, куда постучать и что выстучать! - и зимовка никак не проблема; где телевизор на сто каналов и индустрия развлечений, включая, разумеется, порно; где любой - даже из самых последних, дикий, навроде меня, и законопослушный дятел - позволит себе та-а-кое...) проходит, зевота вновь растягивает мой рот.

Слабый звук заводящегося мотора выводит из дремы. Моргаю и тру глаза, пытаясь продрать; через никак до конца не разлипающиеся ресницы вижу тень. Машина? или маленький «бусик»?.. Неслышно урча, она ползет в мою сторону. Вот, выплывает под свет фонаря. (Собака давно в сторожевой позе: далеко отставив задние лапки, подняла мордочку, навострила мохнатые ушки). Зеленый, и с белым... синий отсвет мигалки... Полицейский автобус!
Сердце прыгнуло, сжалось. Вот, как упало и захолонуло в тоске. Поймали, суки!.. Ведь знал же... так быстро...
Долгий медленный жук, на малых оборотах он ползет и ползет. Может, все-таки мимо?.. - мелькает надежда. Нет, остановился напротив. Всё! Сейчас поведут.

Клянусь, я воочию видел эту картину. Как лязгают, открываясь, двери кабины, и выходят, не торопясь, оба в темно-зеленых жилетах. Фрицы! профи! Расставив ноги и неслышно обмениваясь словами, для начала просто стоят и глядят, нагнетают нервозность. Потом подходят. Голос первого металлически резок.
- Дайте вы, пожалуйста, ваши документы!
- Нет при себе, - отвечаю на их глухом языке.
- Где живете вы? - второй, чуть помягче.
Молчу.
- Есть вы иностранец?
- Да-да. (Как будто не видно!).
- Что делаете вы здесь так поздно? - первый.
Молчу. Повторяет вопрос. Молчу.
- Есть это ваша собачка? - второй.
Молчу. А что я могу им сказать?..
- Пройдемте! - не грубо хватают за рукав.
Тут в картинке что-то перевернулось. Двое здоровых харь, в серой ментовской форме - герб, красный околыш, - громко матерясь, ломают мне руки и позвоночник. Ожидая сапог в лицо, успеваю крикнуть собаке на звонком её, родном: "пш-ла-а вон, сука!" (иначе, совсем пропал), изловчившись, пинаю ее под зад. Убегает.

Очнулся. Автобус стоит. За темными стеклами профили полицейских. Глядят в мою сторону; рты разеваются, о чем-то гуторят. Испуг мой проходит. Как вижу себя со стороны, их жестокими полицаевскими глазами.
М-да... не слабо! Сидит на скамейке - развалился и ноги враскоряку, - весь из себя пузатый, небритый, в обносках и неопрятного вида, седой и всклокоченный нищий. На пластиковом пакете две фляжки - явно спиртное, огрызок чего-то, конфетка. А рядом собака-крыса - хвост бессильной лохматой веревочкой, - черная и, видно, презлющая - даром, что не лает… а глаза-то диавольские! горят!
- В общем, Ганс, дело ясное, - вроде как отчетливо слышу, - говорит первый фриц. Обнакновенная пьянь иносранного розливу. Берем?
- Да ну их всех к черту, Фриц! пусть живет! Поехали! - отвечает второй, тот, что помягче.
Автобус включает фары, вот, быстро набрав скорость, исчез.

Мгновенно развеселясь, я вскакиваю с места и, исполнив чечетку с парой антраша, выпиваю, им вслед, назло и разом, остатки водки. Не запивая и не закусывая, хватаю собаку на руки - зарычала, - целую в холодный нос. Затем выбрасываю огрызок (конфетку в карман), мы с ней идем домой.
По дороге меня таки разбирает. Ключ с трудом попадает в замочную скважину; открываю дверь, и долго стою в коридоре, любуясь на свой портрет в зеркале. Нахожу его смутным, не слишком определенным, однако, при всем при том, не лишенным приятности, несмотря на врожденный носовой недостаток.
Потом раздеваюсь, забираюсь в кровать, собака устраивается под боком. На сон грядущий читаю "Воскресение" Толстого, и, совсем уж было изготовившись спать, храбрец, вспоминаю, ругаю себя за ненужные страхи. Хоть дикий-то дикий… а пора уж и понимать, через столько-то годков: сегодня, именно сегодня, было чего бояться!

Именно сегодня, в воскресенье, я совершил преступление, отвечать за которое, исходя из привычек этой страны, пришлось бы по всей строгости закона. Все остальные мои прегрешения здесь, в сравнении… тьфу, мелочь, ничего не стоят! К примеру, такие. Живу с подругой, бывшей законной женой матерого русского мафиози, на которой, как природный еврей, по указанию «папы» сначала женился, привез, потом развелся и взял ей особнячок… нехитрая комбинация! На моей же личной "фатере" (с подвалом, оборудованным под самый настоящий оружейный склад) живут приезжающие в «командировку», так сказать, сотрудники этого мафиози. Сам я, спившийся, и потому в свое время отвергнутый «папой» (правда, не до конца) бухгалтер, отмываю понемножку их грязные «семейные» деньги. Параллельно ворую налоги у государства (по негласной с "родителем" договоренности, в свой карман), но, к чести своей, - всё, посредством подлючей своей невоздержанности, - быстро их ему возвращаю.
Вот оно, настоящее большое преступление (в котором, разумеется, каюсь, и никогда больше!): в воскресенье, в светлый, по-осеннему тихий день отдыха трудящихся фрицев, с шумом и грохотом (тем злонамеренно нанося им, трудящимся фрицам, слуховые травмы) бил стеклотару об внутренности контейнера. Суду объяснил бы (если б поймали, а так, конечно, не буду): по порученью подруги избавлялся от винной посуды, накопившейся и заполонившей весь дом (так, что ей жить негде, это ее слова, а на самом деле - неправда!). В случае неисполнения угрожала подруга меня порезать, или же побить её всю, то бишь, посуду, об мою слабую, неорганизованную и навечно больную голову. Женщина сильная, до крайности вспыльчивая (замечу, точно как ее бывший муж), потому, испугавшись, нарушил закон. Думаю, впрочем, повернись все не так, угрозу еврейской жизни и немецкий суд признал бы за смягчающее вину обстоятельство. Тогда мое дикое, по их цивилизованным меркам, поведение стоило бы «папе» на парочку-другую тыщ дешевле.

Ну, да ладно, пролетело-прокатило. Так же, видно, как бабье лето. Жить можно, и все до поры хорошо.
Но вопрос остаётся: зачем... ну, зачем я пью?
Евреи, дятлы... фрицы, козлы и лохи... Ответьте!..

© Джон Мили, 2012
Дата публикации: 22.10.2012 21:49:58
Просмотров: 2833

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.