Новая и счастливая жизнь

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 8727 знаков с пробелами
Раздел: "Такие рассказы"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Из сб. Новая и счастливая жизнь

1

Если б она была способна молчать хотя бы в постели. Я бы вылизывал ее всю. По системе all included. Но она не. Только один раз, в полном уже отчаянии, попросил, чтобы помолчала. Она обещала. Ее хватило на пять минут. Может, на семь.
Я уже высунул язык. Завис с высунутым языком, предвкушая. Стоя, не очень красиво, на четвереньках и выпирая вверх тощим задом. И тут она свистящим шепотом выдохнула:
- Жень...
Я свистящим же шепотом сматерился. Скатился с дивана и рванул в ванную. Полоскать распаленную морду и приходить в себя.
В тот раз мы так и не кончили. Практически даже не начали. Не поссорились, не. Я сказал, что у меня свело ногу судорогой. Что она в этом не виновата. Нисколько. И что в ванную я побежал, чтоб уколоть ногу булавкой. А сматерился от неожиданной боли. Она поверила. В сортире на стеклянной полке под зеркалом валяется ржавая булавка. Которой уж никак я не стал бы колоть себе ногу.
Не меньше недели она спрашивала, как моя нога. И я говорил: всё в порядке. Но, мол, лучше не рисковать, раз такое случилось.
Это была правда. Раз такое случилось, лучше было не рисковать.
Ей кажется, что у нас должна начаться новая и счастливая жизнь. И она хочет обсудить это со мной. Мне вполне достаточно закончить ту жизнь, которая есть. Её это почему-то не устраивает.
- Жень... - говорит она.
Моя жизнь кажется ей бессмысленной тратой времени.
Мне, кстати, тоже.
Она надеется изменить меня к лучшему.
- Ты эгоист, - говорит она.
- Ёптвоюмать, - говорит она.
- Жень... - говорит она.
Ей кажется, что если купить мне новую рубашку, у меня начнется новая и счастливая жизнь. И у нее заодно.
Когда-то по подъездам ходили таджики и просили помочь одеждой. Мёрзли. Я отдавал им старые рубашки, и мне казалось, что как только избавлюсь от лишнего хлама, начнется новая и счастливая жизнь.
Почему-то не. Нового хлама быстро набралось больше, чем было старого.
Если купить новую рубашку, то потом, когда я отдам конец, ее надо будет выбрасывать. Или отдать тому, кто мёрзнет. Или - всего хуже - хранить.
Одежный шкаф набит. Стоит его открыть - что-нибудь оттуда выпадывает.
Мы едем в ближайший большой магазин, из тех, что когда-то назывались универсамами. Но теперь не. Она объясняет, как надо ехать. Я советую ей сесть за руль, но она не взяла очки.
- Перестраивайся, - говорит она, - нам сейчас направо.
Если озвучить то, что я думаю, ее охватит чувство боли и гнева. Она сначала накричит на меня, а потом заплачет. Поэтому я молчу. Хотя и не перестраиваюсь. На светофоре поворачиваю налево.
- Женька! - кричит она. - Ты что - специально?
Я разворачиваюсь на грязной площадке перед маленьким промтоварным магазином и еду через перекресток прямо.
- Специально, да, - объясняю спокойно. - Направо мы бы минут пятнадцать поворачивали. Или двадцать.
Направо хотят повернуть все. Но стоят под светофором и ждут, пока я проеду.
День безнадежно испорчен. Каждый раз, когда я оказываюсь прав, день бывает безнадежно испорчен.
Когда она за рулем, я сижу рядом молча.
Она мне надоела.
- Я тебе надоела? - спрашивает она вечером, хватая меня за руку и заглядывая в глаза.
Если ждать ответа, есть риск получить его. Она это знает - и добавляет без паузы:
- Я тебе утром овсянку сварю.
Я не продаюсь. Но легко покупаюсь.
- А как насчет помолчать? - спрашиваю. - В смысле, не сейчас, а... чуть позже... ну, ты понимаешь... Можно вместо овсянки.
Её ответ меня не интересует. Я знаю, что больше не стану устремляться в неизведанное. Нет желания стать импотентом от ее свистящего шепота. В самый неподходящий момент.
Всё равно всё будет не так, как хотелось бы.
- Когда-то давно, - делюсь мемуаром, - меня выгнали из университета марксизма-ленинизма. Не знаю, чо это такое было. Как-то он существоал загадочно. Везде и нигде. То там, то сям. А я после работы хотел домой, а не лекции слушать.
Надька смотрит на меня. Я молчу.
Напрочь забыл, для чего начал говорить про какой-то там университет. Мысль пропала, не появившись. Мелькнула. Поторопился начать говорить - и она смылась куда-то. Вроде, здравая была мысль. Стараюсь уцепиться за сказанное, но соскальзываю в глубины времён.

2

Никуда политзачет не зачитывался, но зачем-то его надо было сдавать. Принимала зачёт моя круглолицая однокурсница в белой сорочке и черной юбке - Светой, вроде бы, звали. Простая. Три рубля одной бумажкой.
Я сидел напротив нее. Через ровную университетскую парту - крашенный тускло-зеленой масляной краской деревянный стол. Девушка пыталась понять, издеваюсь ли я над ней лично или над святынями.Если над святынями – была готова простить. И сама бы похихикала, не заходя чересчур далеко. Заходить чересчур далеко и у меня никакого желания не было. Не расхлебаешь потом.
- Где находится Португалия? - она хотела зачесть меня безболезненно. Поспособствовать.
География враждебного мира не была свята.
- В Южной Америке.
Грудь её распирала сорочку, и бедра призывно ширились.
- Ты уверен? - она пыталась сердито нахмуриться, подсказать благожелательно, улыбнуться - всё одновременно, и ничего у нее не получалось.
На щеках её появился легкий румянец, и я понял, что можно договориться о встрече интимней, чем сраный политзачет. Так легко было ее и себя осчастливить. На время. Но не было где. Не мог я приводить домой то одну, то другую девицу – мать хотела бы подружиться из них с каждой. И потом каждую помнила бы и жалела.
- Уверен, - кивнул я, поразмыслив и порешив, что утешать мне её незачем - рассуждать о Фернандо Пессоа, чтоб в итоге стащить с неё лифчик, а потом и трусы – о блаженство.
Добавь я слово, взгляд, скриви губы в улыбке - она вздохнула бы с облегчением и надеждой. Но я не.
- Точно? - она была готова заплакать.
Я утвердил:
- Точно.
- Дурак какой-то, - удручённо сказала Света сидевшей рядом некрасиво-безликой подруге, когда я уходил.
- Дура конченая, - удручённо сообщил я однокурснику, выйдя из аудитории в коридор с рассохшимся тёмно-красным паркетом.
- Да, хы-хы, - согласился тот, пополнив тускло освещенное пространство дымом «Примы». - Наблюдается за ней такое.

3

- При чем тут университет? - Надька не выдерживает молчания. Она уверена, что природа не терпит пустоты и что пустоту можно заполнить словами. И обязательно нужно.
- Университет? Почему ты спрашиваешь? - я искренне не понимаю, чего это она вспомнила университет. Или мои мысли читает?
- Ты сказал, что тебя выгнали.
Она слишком быстро выходит из себя. И вот-вот начнет орать - я это вижу.
- Надь, - миролюбиво говорю я. - Извини. Забыл, про чо хотел сказать. Выгнали меня не из университета. Эта хрень, откуда меня выгнали, просто так называлась - университетом. Как-то же ей надо было называться.
- Да ну тебя, - она злится всерьез. - Вечно ты со своими дурацкими шуточками.
Но куда ж делась мысль, вот же ёлки-палки, старею я что ли. Была же какая-то мысль о чем-то.
- Вспомнил, - я шлепаю себя ладонью по лбу. - Вспомнил, Надюха.
- Ты меня очень обяжешь, если будешь звать Надюхой, - говорит таким тоном, что мне хочется уйти и больше к ней не возвращаться.
- Господи, да ладно тебе, - я пытаюсь разрядить ситуацию. - Главное, вспомнил мысль. Которую забыл. В том дерьме, знаешь, в котором мы жили... мы только в сексе и были свободны.
- Ну и? - она ждёт продолжения.
А мне больше нечего ей поведать. Я пытаюсь надыбать хоть что-то разумное, но не получается.
- Всё. А чо еще надо?
- При чём тут, - спрашивает она сердито, - какой-то там университет, из которого тебя выгнали? Ты что - специально надо мной издеваешься?
- Да, - сознаюсь расстроенно. - Специально.
Не хочу, чтоб она на меня орала. Ухожу на лоджию, сажусь на экстремально неудобную низкую табуретку, которую давно пора выкинуть, и закуриваю, глядя в темное пространство.
В темноте не видно, насколько всё грязно. И можно было бы, если б хоть капля фантазии оставалась, представить себе, как здорово тут будет утром. На улице, которая упирается в парк, за ним лес, рядом пруд, и там лодочная станция. Если не знать, что на границе парка и леса грязно сереет больница и приземистый куб морга с осыпающейся штукатуркой слепо всматривается узкими, под самой плоской крышей, тёмными окошками туда, где за редкими соснами горбатятся ржавые пирамидки с потерявшими цвет пятиконечными звёздами наверху. И на бывших парковых лужайках – платные стоянки, где суетятся живые, фырчат выхлопами в посеревшую неживую траву.
Надька тоже выходит на лоджию и утешительно кладет ладони мне на плечи. И молчит. Минуту, и две, и три.
- Надь, - говорю я. - Мы же так не много хотели. Всего-то навсего - новую и счастливую жизнь.

© Евгений Пейсахович, 2014
Дата публикации: 13.02.2014 18:03:54
Просмотров: 3599

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.