Скрипичный мастер Иван Батов

Евгений Девиков

Форма: Поэма
Жанр: Гражданская лирика
Объём: 184 строк
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Батов, Иван Андреевич (1767-1841). Русский крепостной мастер музыкальных инструментов ― скрипки, альты, балалайки, гитары, виолончели и клавишные. Он был заметной фигурой среди столичной музыкальной общественности. Известны его работы: 41 скрипка, 3 альта, 6 виолончелей, 10 гитар, ряд балалаек и несколько фортепиано. После смерти мастера осталось не проданным одно фортепиано. Сыновья Батова были музыкантами театрального оркестра графа Шереметева. Мастер с семьёй был освобождён от крепостной зависимости графом Дмитрием Николаевичем Шереметевым в 1822 году.

Меж латами царя Сарданапала
и ангелочком от постели Медичи
стоял пюпитр и скрипочка лежала,
сработанная просто и умеючи.

В неброской, но изысканной манере
такие скрипки создавал играючи
Дель Джезу ― легендарнейший Гварнери,
и антиквар уступит их желающим.

Но отчего вдруг в лавке антиквара
скопились инструменты из Италии?
Такие скрипки ― не сандалий пара,
не пряжки, не старинные регалии.

Есть у торговца собственные тайны,
лазейки в недоступные хранилища.
Всё то, что на прилавке ― не случайно.
И под прилавком скрыто пол-страны ещё.

"Cтрана" его измерена веками.
Там у него свои дворцы и заимки.
Соседствует там драгоценный камень
с заморскими полами из мозаики.

И эта удивительная скрипка
с резьбою завитка замысловатого
сработана от деки и до грифа ―
на русском верстаке Ивана Батова.

Он ладил их не хуже заграничных, ―
отнюдь не в подражание диковинкам.
И отзвук славных дел его скрипичных
летел по свету в инструменте новеньком.

Без музыкантов были невозможны
ни графский дом, ни двор великокняжеский.
Детей крестьянских отсылал вельможа
постичь ученья радости и тяжести.

Был у Потёмкина малец Хандошкин.
О нём и нынче помнит вся Москва ещё.
Князь оторвал крестьянина от сошки,
чтоб лучше зрел завзятый балалаешник.

И парень стал отменным виртуозом ―
на балалайке за троих наяривал.
Бывало, князь, ударив шапкой о земь,
под перебор встречал рассвета зарево.

Был в три струны тот инструмент щипковый.
При старой домре выглядел новинкою,
а заиграв, сбивал с души оковы,
задорной в сердце проникал искринкою.

Среди людей не делал он различий,
ровнял и прокурора, и виновника.
Зов балалайки ― праздничный обычай,
способный примирить врага и кровника.

Хандошкин ― балалаечник России ―
пришёл с заказом к мастеру скрипичному:
"Дай балалайку небывалой силы,
дай инструмент заливистей обычного!"

А мастер в рощах не рубил деревьев ―
ни бука или тополя, ни ясеня.
Скупал полотна от калиток древних,
перила, парапеты и балясины.

Для музыканта балалайку князя
он выкроил из всей наличной данности:
не из берёзы, кедра или вяза ―
из гробовой доски столетней давности.

Еловая доска остекленела,
пропитанная в склепе минералами.
Иссохшая, как колокол звенела,
производя восторг меж генералами.

Один из них был генерал-аншефом.
В его особняке неделю каждую
давали бал с обедом иль фуршетом
для всех, томимых русской пляски жаждою.

И у него, чесменского героя,
не плакавшего в огненном сражении,
от струнного серебряного строя
в носу свербило и в ресницах жжение.

Орёл из славного гнезда Орловых
подсел в оркестре к музыканту с краешку:
"Продай, дружок, за тысячу целковых
мне эту хохотунью балалаюшку!"

Давно уже приметил мастер Батов,
что голос в чурке сразу не рождается.
А если ёлка дискантом чревата,
то в кедре ― ключ басовый пробуждается.

Нередко он столичным антикварам
вновь возвращал шедевры именитыми,
певучими под чистым лаком ярым,
а принимал обломками разбитыми.

Один приехал, чтобы лишь похвастать
лирическим сопрано, скрытым декою.
Но Батов подзадорил: "Неплоха стать,
но я тебе такую же скумекаю".

Гость возразил: ― Не выдержишь пари ты.
Мол, в тембре скрипки горный дух Сицилии.
Сойдётся всё : и цвет, и габариты,
но в голосе останется бессилие".

Пари легло на чистый лист бумажный.
Под сделкой расписался сам нотариус.
При этом мастер вёл себя отважно,
а оппонент крутил на потной харе ус.

Но вот прошли условленные сроки
и собрались коллеги антикваровы
извлечь из спора для себя уроки,
вкусить чужой победы пунш нектаровый.

Нотариус откинул покрывало,
и скрипки обнажились перед взорами:
как будто отражение стояло
одно в другом ― с такими же узорами.

Не медля, приглашённый итальянец
исполнил, не вдаваясь в комментарии,
один и тот же всем знакомый танец
и для сопрано оперные арии.

Бесстрастный клерк раздал гостям конверты.
Во-внутрь участники вложили мнения.
Конверты пересчитаны, разверзты
и решено: "Прав Батов, вне сомнения!"

Молва о нём распространяла вести,
и валом шло с заказами купечество,
но Шереметев торгашей и бестий
воспринимал как боль и скорбь Отечества.

Из дуба мастер вырезал шкатулку,
обил её внутри червлёным бархатом,
и скрипку уложив, ― по переулку
понёс в чертог, чтоб подарить монарху там.

Встречал его в приёмной император.
Он тронул струны лёгким косновением
и провожал он мастера, как брата ―
сердечным и простым благословением.

И сохранив приветливо улыбку,
он самолично наставлял бухгалтера:
"Две тысячи рублей ― но не за скрипку,
а в поддержанье русского характера!".

Граф поощрял заказы музыкантов,
давал на них своё соизволение,
и то, как выполнял работу Батов,
клиентов повергало в изумление.

Трудился он без меркантильной цели,
весь поглощён божественным звучанием.
Полгода ставил тембр виолончели ―
на грани между крахом и отчаяньем.

Была она, как женщина, фигурна,
а запоёт - душа полна сиренями.
Услыша, даже царь сказал: "Недурно!". ―
Как Одиссей заслушался сиренами.

А музыкант, в чью честь всегда гремели
в концертных залах бурные овации,
не видывал такой виолончели
в гастролях по Германии и Франции.

Другой ― на шее орденская лента ―
не знавший в гастролёрах конкуренции,
не повстречал такого инструмента
в поездках по Италии и Греции.

Похоже, страсть в душе его вскипела,
и лишь могила выправит горбатого:
он отдавал свой итальянский "челло"
в обмен на чудо крепостного Батова.

Спор с претендентом ― яростен и жарок,
но мастер не поддался искушению.
"Преподнесу хозяину в подарок!"―
Он принял соломоново решение.

Царь Соломон слыл в древности мудрейшим:
он чуял суть, взращённую причинами,
знал, кто и отчего бывает грешен
и розыск днём не освещал лучинами.

А жизнь текла от века по спирали,
и в петербургском доме Шереметевых
былые поколения ветшали,
и молодые ― свой триумф отметили.

Один из новых ― Шереметев Дмитрий
имел по счастью голову толковую.
Не раз, расставив ноты на пюпитре,
подвинчивал колодку он смычковую.

В такой же час, когда свечей огарки
оплыли в канделябре над пюпитрами,
граф пьесу завершил крещендо ярким
и озирал партер зрачками хитрыми.

Служители вошли в концерт достойно,
неся в руках блестящее и цельное,
и публика приветствовала, стоя, ―
то чудо из чудес виолончельное!

Хотите ― верьте или же не верьте,
но воля Батову была подписана.
Он двадцать лет ещё прожил до смерти,
и скрипка с ним была, как Божья Истина.

Он жил в достатке ― сам себе хозяин.
Не верил ни кичливому, ни пошлому.
Он понимал, что в мире жить нельзя ином
и сам дивился крепостному прошлому.

© Евгений Девиков, 2014
Дата публикации: 23.07.2014 02:15:21
Просмотров: 3920

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.