Кооцен

Джон Мили

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 52756 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

вместо предисловия.

Представляемое ныне на суд читателя произведение - не моё. Это литературная обработка рукописи неизвестного автора; по-видимому, ученого, поскольку изобиловала научными терминами, кроме того, заядлого путешественника, что явствует из текста. Рукопись пришла ко мне по почте, без обратного адреса и штемпеля на конверте, что сначала меня несколько насторожило. Но, рискнув прочитать, я счел материал настолько интересным, что, убрав все, с моей точки зрения, лишнее и ненужное, подготовил ее к публикации. Кем бы он ни был, этот неизвестный нам человек, он - молодец! Такие люди нужны; без них, по глубокому моему убеждению, человечество вечно топталось бы на месте. Не скрою, пришлось потрудиться: многое там было чересчур для меня сложным, непонятным, иногда до нелепости странным, угрожающе-фантастичным. Тем не менее, думаю, справился. Благодарен, польщен оказанным мне автором доверием. Не совсем, правда, понимаю: почему, собственно, мне?.. Однако, неважно. Читайте, дорогие читатели, внимательно, и, по возможности, размышляйте над прочитанным. Последнее и само по себе никогда не вредно, а в данном случае, считаю, просто необходимо.

Эта экспедиция не входила в мои ближайшие планы, хотя я давно стремился сюда. Тем не менее, в октябре одна тысяча девятьсот... года, вдруг сорвался с места.
Длинная рваная дорога не запомнилась: летел, пересаживался, снова летел... Осталось свистящее такое ощущение скорости. Очнулся и идентифицировал себя, считай, уже на Границе. Помню, стоял недовольный, растроенный. Я - опытный путешественник, и чтобы вот так оплошать?!. Виза… нет въездной визы. Сейчас развернут, и - обратно!.. Приготовился брать нахрапом - всегда жалко времени и усилий, потраченных попусту, - однако, почему-то вдруг взяли и пропустили. Только очень внимательно посмотрели в лицо. Пройдя шлагбаум, еще подумал: странно... А настроение резко поднялось.
Новая прекрасная страна, здравствуй!.. Я оглядывался вокруг: буйная растительность, высокие деревья стеной, влажная, черная, богатая перегноем земля проплешинами сквозь густую траву. Прямая, и широкая поначалу, хорошо утоптанная тропа, по которой иду, впереди начинает ветвиться, расходится на множество тропок. Позади - взгляду уже не пробиться - встает плотный туман. Тоже странно. Но в путешествиях я давно ко всему привык и мало чему теперь удивляюсь.
Что я знаю об этой стране? Очень мало, почти ничего.
Когда-то, не в последнюю очередь подбиваемый моими легкомысленными друзьями, всерьез готовился в путь (надо сказать, что от предложения составить компанию все они дружно отказались), бегал по библиотекам, выуживая из книг крупицы информации. Толком ничего не нашел… так, разрозненные, чрезвычайно скудные сведения: немногочисленные свидетельства очевидцев, в разное время там побывавших (к сожалению, с настолько кратковременными визитами, что с исследовательской точки зрения их нельзя было признать достоверными); тома и тома, в основном, беллетристики, ничего строго научного; море гипотез, ни одна не проверена экспериментально.
Короче, судите сами. Вот, что имелось, в этом смысле, в моей голове на момент прибытия:
Название государства: Кооцен;
Дата образования (около…): неизвестна (по некоторым источникам, с древнейших времен);
Территория (тыс. кв.км.): данные отсутствуют;
население (млн. чел.): данные отсутствуют;
Национальный и этнический состав: интернациональный (понимай как хочешь, ха-ха...);
Государственное устройство (республика, монархия, пр.): не известно; Государственный язык: неизвестен (возможно, эсперанто);
Господствующая идеология: неизвестна (или отсутствует);
Главенствующая религия: не установлена;
Военная мощь: а черт её знает;
Официальные дипломатические отношения, международные договора и обязательства: не установлены, не существуют... Ну, и так далее, в том же духе.
Такого безобразия в науке, что творится в отношении этой страны, - нет, не было и не будет! Чтобы одно из древнейших (хочется верить) государств мира, живущее и полноценно функционирующее - вот что удивительно – и поныне, было настолько плохо изучено... вернее, не изучено вовсе?!.. Я, помню, был возмущен. Но и напуган немножко: роль первопроходца всегда чревата опасностями, вплоть до потери жизни. В истории науки полно трупов, сплошь и рядом, на каждом шагу. А я был еще относительно молод, хотелось пожить. И это не означало, что струсил (все понимали, никто надо мной не смеялся). Нет, просто оставил на будущее.
Шли годы. Путешествуя, я внимательно следил за научной литературой, в надежде, что кто-то опередит и создаст, наконец, начальную базу данных о Кооцене. Я не гордый, пойду по стопам... Нет никого. Все те же словопрения, приблизительность суждений, и гипотезы, гипотезы без конца. Я понял, что выбора нет, перст судьбы указал на меня. И хоть, повторяю, в ближайших моих планах экспедиция не значилась, я был готов, и даже рад, что нахожусь уже здесь. Я заполню пробелы, приоткрою завесу для человечества... во всяком случае постараюсь. Пусть и ценой собственной жизни, пусть... Немножко нервной походкой - умирать и сейчас не хотелось - я шел по тропинке.
Через три дня пути и попутной работы (я брал на походный экспресс-анализ образцы грунта, скалистых пород, семена растений и пр.) кое-что стало ясно.
Страна была сказочно, фантастически богата всем, чем только может быть богата земля: неистощимые запасы полезных ископаемых, золото, нефть, газ, редкоземельные металлы, древесина... водные ресурсы выше всяких похвал… плодороднейшая почва... урожаи, снимаемые при правильном, конечно, землепользовании, и без всяких там искуственных удобрений, не снились бы Калифорнии... С помощью последних достижений современной цивилизации да в наикратчайшие сроки - и вот вам новое экономическое "свехчудо"… любуйтесь!
А между тем, я не встретил пока не только ни одного человека, но и следа хоть какой-нибудь человеческой цивилизации. Первобытно-могучая природа вокруг: мощные леса, поля, горы, реки, озера... Хорошо! Несмотря на отсутствие двуногого мыслящего, я получал истинное наслаждение от общения с миром. А возможно, и именно от того. Необитаемая страна? Совершенно не расстраивался по этому поводу. Нежно-лирическое настроение не покидало меня. Не замечая хода времени, я заполнял наблюдениями записные книжки, двигался, работал и отдыхал, находясь в потрясающей воображение красоте. Так продолжалось довольно долго. До того момента, пока я вдруг не почувствовал и про себя не отметил: все, дружок, конец твоему блаженству. Интуиция никогда меня не обманывала: через несколько минут прямо посреди леса появился человек. Приблизившись ко мне, произнес будничным деловым голосом, быстро, в два слова:
- Здравствуйтеизвинитепойдемте! - Пауза. - Унасмаловремени!
- Куда? - машинально спросил я, донельзя расстроенный. Ну, какого черта ему здесь надо?! Всю малину...
- Как куда? В Миссию, конечно.
Мы уже шагали, причем я еле-еле за ним поспевал. С ненавистью глядя ему в спину - европейский пиджак хорошего сукна и классического покроя (я в этом немножко разбираюсь), да и сам, по первому впечатлению, типичный европеец, может, немец, а может, голландец - я громко, чтоб он слышал, бурчал: "Являются тут, всё поганят, волокут против воли..." Потом, повинуясь чувству внутреннего протеста, остановился как вкопанный:
- Не пойду! Да кто вы, собственно говоря, такой?
Он на ходу обернулся, потом тоже остановился. Лицо бесстрастное.
- Проводник. Член Приемной Комиссии. - Улыбнулся. - Прошу себя любить и жало....
- Что за миссия-комиссия? - грубо перебил я его, разумеется, не отвечая на улыбку.
- Комиссия - не реагируя на мой тон, - соответствуя своему названию, занимается приемом прибывающих; а Миссия, опять же соответствуя, своей миссией.
Голос равнодушный, острит глупо. Напирая голосом, я спросил еще раз:
- Так в чем же заключается миссия вашей Миссии?
- Миссию интересует всё, касающееся человека и человечества, - уже серьезно ответил он, и искоса, испытующе посмотрел на меня.
А не много ли на себя берете?.. - вспыхнуло в мозгу. Разговаривать дальше не имело смысла.
Впрочем, сбивчиво думал я по дороге, молча шлепая вслед за незнакомцем, может, это институт их какой-нибудь, типа Института Человека в Швейцарии. Благородные цели, задачи... Только я им зачем понадобился?.. Выследили, специального проводника прислали... И Комиссия для прибывающих... Это сколько же нас прибывает?.. в день?.. в год?.. Что за комиссия, Создатель?..
Постепенно лес начал принимать облагороженный культурный вид. Наша тропинка вновь влилась в широкую тропу, или, скорее, уже дорогу; впереди виднелся просвет между деревьями и, по мере приближения к нему, вырисовывался комплекс каких-то сооружений. По дороге вместе с нами двигались люди в сопровождении проводников, последних можно было сразу узнать по костюму - у всех одинаковые. На подходе к сооружениям – при ближайшем рассмотрении это оказалось одно здание кольцевидной формы, разноэтажное по окружности - движение стало густым и донельзя упорядоченным. Что-то мне это сильно напоминало… Не хватало только охранников с автоматами и собак...
- Неужели лагерь?.. За что... почему?.. вот проклятье!.. - сердце сильно забилось, хотелось орать и брыкаться. Проводник взял меня под руку, мы входили в один из подъездов.
Несмотря на законную тревогу и беспокойство, мне было интересно наблюдать внутреннее устройство здания. Сложная запутанная система коридоров, лифтовых шахт, многоуровневых конвейеров, полупрозрачные трубопроводы с бесшумно несущейся внутри темной массой какого-то вещества... Я вспомнил недавнее посещение современной японской фабрики: сплошные автоматика с робототехникой. Правда, роботов здесь я пока не видел.
После многих перемещений в разных плоскостях, включая наклонные, мы оказались напротив двери, открывшейся на движение руки моего конвоира. Большой светлый, почти пустой кабинет, простой стол и кресло. Из стены выехало другое кресло, и проводник немедленно в него плюхнулся, предложив мне сделать то же самое.
- Итак, мы находимся в помещении Приемной, как я уже говорил, Комиссии, -
начал он. - В задачи Комиссии, как я уже говорил, входит прием и распределение прибывающих в нашу страну. Моя личная задача - это выяснение некоторых обстоятельств вашей прошлой жизни, ваших намерений и планов на будущее, после чего в отношении вас будет принято решение. Первый вопрос...
Тут я не выдержал и сорвался:
- Это допрос?.. какое, собственно, право?.. в чем я обвиняюсь?.. где санкция прокурора, покажите... - орал я. - Я ученый, а не преступник... Прибыл в вашу страну с познавательной целью... Я не допущу... Я буду жаловаться...
- Успокойтесь, пожалуйста, - проводник выглядел немножко испуганным, - никто вас ни в чем не обвиняет... Все, что делается - для вашей же пользы... Вам будут предоставлены широчайшие возможности... Вы же понимаете, формальности, надо соблюсти формальности... - Он заглядывал мне в лицо, встал, снова сел. - Ответьте, пожалуйста, на вопросы, потом мы поговорим, я вам все расскажу... Не надо вот так... Договорились?..
Видя нормальное к себе отношение, я несколько поостыл, мотнул головой в знак согласия.
- Начинайте...
- Итак, первый вопрос: кого из числа умерших на вашей памяти вы считаете
себе близкими: родные, друзья, уважаемые люди...
Я снова взвился: это же мое, глубоко личное... с чего вдруг?.. Но тут же взял себя в руки: мертвецам все равно, а от меня не убудет. Я добросовестно перечислял имена и фамилии; в моей жизни их, этих потерь, было уже немало. Лица дорогих мне людей яркими образами вставали перед глазами; я разволновался, кажется, даже расплакался. Мой мучитель записывал; как показалось, сопереживал. Когда просил повторить ту или иную фамилию, голос его дрожал, а когда я замолчал, встал и собственноручно утер мне слезы платочком, погладил по голове.
- Как вы представляете себе будущее вашей страны, и шире, человека и человечества? - следующий вопрос.
Я много размышлял на эту тему, и потому, отвечал не задумываясь:
- Будущее моей страны темно и непредсказуемо в силу ну никак не сформировывающегося на протяжении веков национального характера, изначальных дремучести и дикости народных масс. Будущее же человечества, тем не менее, вижу в стирании всех и всяческих границ, в духовном возвышении человека - члена единого общества, в крепнущих связях его с Богом, и потому, счастливым.
- Ваши представления о взаимоотношениях жизни и смерти?
- Всю свою сознательную жизнь (называю таковой и поныне длящийся ее период после тридцати пяти) я мучался этим вопросом. К окончательным выводам не пришел, более того, думаю, что они невозможны. Вот, что мне стало окончательно ясно, так это то, что жизнь со смертью связаны неразрывно, что именно в смерти заложена главная предпосылка жизни, и смирение перед смертью есть смирение перед Богом, ибо так устроил Он.
- Вопрос об отношении к Богу снимается сам собой. Очень рад, - теплым каким-то, искренним тоном, и снова погладил по голове. - Последний вопрос. Вы сказали, что прибыли сюда с познавательной целью. Не можете ли поподробней?
- Я перелопатил кучу литературы, перечитал массу книг, можно сказать, знаю всё о вашей стране. Но это всё означает, практически, ничего - ничего достоверного, одни предположения. Ваша страна - загадка, таинственный остров в океане человеческого знания. Я, как ученый, не склонен терпеть далее такое положение вещей. Я обязан узнать, рассказать людям...
- Значит вы будете о нас писать, - уточнил он.
- Обязательно! - воскликнул я.
- Ну, что ж, - он посмотрел на часы, - через три минуты нас ждет Посланник. Пойдемте скорее.
Все мои страхи и сомнения куда-то вдруг улетучились. Посланник так посланник; ничего плохого для себя в этой ситуации я больше не ожидал.
Внутренний транспорт в несколько приемов доставил нас к довольно высокому, этажей в восемь-девять, зданию, находящемуся во дворе, я видел его еще из окна кабинета. Вокруг "высотки" шел пояс пристроек. Скоростной лифт в считанные секунды примчал нас на самый верх, и мы оказались в большом круглом зале с окнами во всю его высоту и громадным проемом в сферическом куполе. Я заметил, что проем не был застеклен, но в зале, тем не менее, не гулял ветер. Посередине стоял серповидных очертаний массивный стол и высокое - показалось, старинное - кресло. Через мгновение откуда-то, не знаю откуда, перед нами появился маленький абсолютно лысый старичок с доброй улыбкой и сеточкой морщин на круглом лице, как я понял, Посланник.
- Ученый М., - представил меня мой сопровождающий.
Удивительно. Насколько я помню, мы не представлялись друг другу.
- Знаю, знаю… жду, - сказал Посланник. - А вы не удивляйтесь, - обратился он ко мне, - мы о вас знаем всё.
Еще удивительней, подумал я, если вы знаете всё, то к чему были предварительные вопросы?
- Вопросы входят в обязательную процедуру приема, долженствующую уточнить ваше сиюсекундное состояние. - Глаза старичка, только что голубенькие, водянисто-разжиженные, вдруг сфокусировались, превратились в жесткие щелочки. Я невольно поежился. - Ну, хорошо, - снова рассеянный взгляд и улыбка, - цель прибытия ясна, намерения совпадают... Так, так... - он что-то прикидывал. - Все, делаю запрос. - Старичок водрузился в кресло, закинул лицо вверх и закрыл глаза; кресло начало медленно вращаться.
Не смея пошевелиться, стоял, наблюдал; голова немного кружилась, мысли разбредались, иногда в мозгу возникали слова: дурдом... не может быть... сон… сон... В какое-то мгновение дико захотелось смеяться, но я сдержался. Очнулся от взгляда старика, пристального и, одновременно, задумчиво-оценивающего.
- В отношении вас получены инструкции, - он тряхнул головой, видимо, сбрасывая напряжение. На вас возлагаются определенные надежды, и я, со своей стороны, полагаю, что вы справитесь. А вы как думаете? - спросил неожиданно.
- Понятия не имею, - честно ответил я. - Думал заняться знакомой работой, накоплением и обработкой первичной информации. А тут... - я махнул рукой.
- Не отчаивайтесь, вам будет очень, очень интересно, - ободряющие улыбка и жест. - Проведите его по нашим структурным подразделениям, - Посланник повернулся к Проводнику, - расскажите и покажите всё. Всё, - подчеркнул он.
Мы вышли на воздух и присели на скамеечку. У меня все еще кружилась голова, ноги были, как ватные, подкашивались.
- Итак, - начал говорить Проводник, не обращая внимания на мое плачевное состояние, - наша страна - или государство, если хотите - называется Кооцен. Это сокращение. Полное название - Координационный Центр, для внутреннего употребления - Миссия. Статистические данные, интересующие вас, как то: территория, состав населения, показатели развития, и прочее, и прочее, являясь переменными величинами, зависящими от разного рода обстоятельств, не имеют никакого значения. Сие происходит оттого, что мы не являемся государством в вашем понимании этого слова...
- А чем же вы являетесь? - подал я голос.
- Мы соответствуем своему названию и являемся координационным центром.
- И что же вы координируете, позвольте узнать?
- Жизнь на Земле.
У меня глаза полезли на лоб; я внезапно вспотел и завертелся на месте.
- Да как же вам это удается?!
- Не торопитесь, вы все увидите. Итак, продолжаю. Наш Координационный
Центр состоит из пяти структурных подразделений: Приемная Комиссия - ПК;
Информационный Центр - ИЦ; Дипломатический Корпус - ДК; Центр Коррекции - ЦК и Главный Центр Воздействия - ГЦВ. Общее руководство Кооценом осуществляется Посланником, вы его видели. Теперь функционально. Функции ПК вам уже известны: прием, регистрация, собеседование, распределение...
- Зачем и куда?.. - опять перебил я Проводника. - Если у вас свободное государство, надеюсь, демократическое... то есть, центр...
- Еще раз: мы не свободное государство и ни в коем случае не демократический центр, - не дал он мне досказать. - Мы - исполнительный орган. Впрочем, я же просил вас не торопиться; согласно указанию, всё узнаете... Всё, - он удачно скопировал голос Посланника. - Кстати, не всем выпадает такая честь. Вы замечены, помните это. – Сейчас Проводник выглядел чуть ли не торжественно. - Если наберетесь терпения, а потом сильно постараетесь, сможете принести пользу. - Кому? - пискнуло у меня внутри, но я мгновенно осекся. - Кому же еще?.. Людям, коль скоро речь о Земле.
Я еще переваривал сказанное: как это, и чем, собственно, а он продолжал:
- В функции ИЦ входит сбор и накопление информации, как наружной, так и внутренней, для выдачи ее в ДК, ЦК и ГЦВ. ДК занимается установлением и
поддержанием различного рода связей между нами и остальным миром. ЦК осуществляет тактическое вмешательство с целью разрешения всевозможных, преимущественно, мелких, повседневно возникающих проблем, могущих, однако, привести к серьезным последствиям, таким образом пресекая в зародыше и предотвращая наступление таковых. И, наконец, ГЦВ проводит глобальную политику всепланетного масштаба, изменяя земную жизнь на века и многие тысячелетия. Что же касается Посланника, то это фигура из высшего круга, наделенная широчайшими полномочиями, обладающая всей полнотой власти и несущая ответственность за все, происходящее на Земле непосредственно перед Президентом... Только, ради Бога, не спрашивайте меня, кто такой Президент, - почему-то раздраженным тоном закончил Проводник.
А я и не думал спрашивать, сидел себе тихонечко, размышлял.
Вот и оказалось правдой то, о чем и помыслить-то было нельзя. Но мыслил
ведь, мыслил… А главное, верил!.. Боже, спасибо Тебе за доверие, я постараюсь, я его оправдаю! Всю свою жизнь воевал с гадостью, с глупостью, с мерзостью, беспомощный, за человека. Рядом гибли люди, хорошие люди, сползали в пучину безверия, опускали руки. Я не сдавался. Но что я мог сделать один, хоть и знаю, и видел многое? Мои несчастные книжки, да кто их читал?.. Ты дал мне шанс… - неожиданно для себя я оказался на коленях, воздел руки к небу, - мой Бог, Всемогущий...
Проводник, грубый человек все-таки, прервал мою спонтанную молитву.
- Нас жду-ут, жду-ут..., - пропел он, ласковым, впрочем, голоском, - в ИЦ-э-э...
Мы снова поднялись на какой-то этаж главного корпуса. Сами собой открылись двери, и я застыл, пораженный увиденным.
Информационный Центр представлял из себя квадратной формы сводчатый зал с высокими стенами, поделенный на четыре сектора. В центре его я заметил на полу большое овальное отверстие. По стенам, словно играя, весело скакали разноцветные зайчики, полутемное пространство пронизано разноцветными же лучами. Очень похоже на дискотеку, где я был как-то раз со своей юной дочерью, только больше насыщенность цвета, и еще, полная тишина. В тишине и блескучем сумраке бродят четыре тени, каждая в своем секторе.
- Операторы, - шепотом пояснял проводник. - Отслеживают внешнюю информацию, то есть, действия людей, складывающиеся в определенную ситуацию. Под нами находится зал внутренней информации, точно такой же, где четыре других оператора отслеживают как изменения внутреннего состояния отдельного человека, так и групп людей, приводящих к таковым действиям. В случае опасного развития событий, что характеризуется превышением некоторых определенных параметров критического их уровня, блок информации из обоих залов сбрасывается в ЦК, там производится аналитическая оценка возникшей ситуации и формируется адекватная форма реакции. В аварийных случаях, требующих мгновенного реагирования очень высокого порядка, подключается ГЦВ. Это у нас бывает крайне редко; на моей памяти не было ни разу, будем надеяться, и не будет. (Тут я хотел спросить, как далеко в прошлое простирается его память, но промолчал). Технология получения информации очень сложна, но принцип ее вам известен - принцип обыкновенного энергетического считывания. В опасном месте происходит усиление и искривление энергетического поля, характеристики искривления говорят о степени опасности...
В это время на левой от меня стенке начала меняться привычная уже глазу картинка: веселые зайчики вверху слева, до этого спокойно прыгавшие себе
и разлетавшиеся при частых столкновениях, вдруг сцепились в комок, к нему
спешили другие и он все разрастался. Внутри комка что-то слабо посверкивало. Плотность луча, исходившего из этого участка стены, резко увеличилась, он на глазах менял цвет с солнечно-желтого на темно-бурый. Оператор левого от нас сектора поднял руку, толстый уже к тому времени луч вдруг запульсировал, из его середины выделился ослепительный сгусток света и ушел в отверстие в полу. Это было как впечатляюще, так и тревожно.
- Что случилось? - спросил я у Проводника, стараясь голосом не выдать свое волнение.
- Не беспокойтесь, - ответил тот, с виду равнодушно наблюдая за происходящим, - колумбийская наркомафия, все воюет, никак не может остановиться. Сейчас ЦК разберется.
Я напряженно глядел на большой, грозно сверкающий внутри ком, иногда выстреливающий наружу снопами искр. И, действительно, через пару минут он начал распадаться, разваливался на куски и кусочки, которые быстро съеживались, бледнели и исчезали. Вскоре на стене опять заплясали знакомые мирные зайчики, желтый луч неподвижно висел в воздухе.
Проводник предложил мне спуститься вниз. Как он и говорил, такой же зал и четыре оператора, и все то же самое, с одним только, но весьма существенным различием.
- Здесь всегда весело, - проводник непонятно чему рассмеялся, хитро подмигнул. - Вы же понимаете, к конкретным действиям человека приводят весьма смешные причины, но никак не обстоятельства. И все потому, что нет мира внутри человека.
Мне смешно не было. Стены зала напоминали живую, бешеную мозаику. Ослепительнейшие вспышки следовали одна за другой; было светло, как в грозу. Я видел однажды такую. Тогда, как и сейчас, мне стало страшно. Дикие пульсации хамелеоновых лучей во всех направлениях, резкие, обезьяньи движения операторов и дьявольский, пятнистый столб света, уходящий куда-то вниз. Да, миром здесь и не пахло.
- Часто меняются операторы, - по дороге к Дипкорпусу сокрушался проводник. - Понять можно, конечно: такую нагрузку не всякий выдержит... - Это точно, я бы не выдержал и минуты.
Дипкорпус располагался в пристройке все того же здания. Тихие уютные кабинеты, много зелени в кадках и птички порхающие под потолком. Задумчивые люди, с умными лицами и печальными глазами.
- Дипломатический Корпус отвечает за связи Кооцена с земным миром, - объяснял проводник, - проводит политику мягкого проникновения и ненасильственной вживаемости высших принципов в бурную жизнь человечества. Одно из важнейших направлений деятельности - религиозное. Оно же и самое сложное. Человек упрям; вложенные в него изначально свойства и качества использует преимущественно не по назначению, бунтует против всего и вся... Короче, ведет себя не лучшим образом. Обращение к религии - не путать с верой - нейтрализует у него часть отрицательной энергии. Оставшейся может не хватить на совершение крупного злодеяния. Поэтому на этом направлении сконцетрированы наши главные "дипломатические" усилия. Второе важное направление - поощрение, пропаганда результатов нравственных и духовных усилий отдельного человека, равно как и человечества в целом. Пусть жизнь человека греховна; нужно поддерживать в нем и малую искорку Истинного, разбрасывать угольки. Ну, и третье - работа со смертью. В принципе, человек не боится смерти настолько, насколько бы должен бояться. Происходит такое из-за полного непонимания, соответственно, неприятия смерти, как идеи. Человек боится потерять жизнь, понимая под ней радости телесного существования. Даже в мучениях плоти он счастлив своими прошлыми переживаниями, вспоминает о пережитом, надеется на его повторение... Или, по крайней мере, на прекращение физической боли. Вечные мучения духа в неизбежной для всех смерти - для него непонятная и пустая абстракция. Отсюда просветительская функция дипломатии, построенной на игре на тончайших оттенках высших человеческих чувств, с целью добиться если не осознания идеи смерти, то хотя бы движения к оному. В исключительных случаях сам Посланник, не брезгуя, занимается каким-нибудь не в меру закоренелым грешником, приводя его в чувство на пороге злодейской смерти.
Сидя в одном из кабинетов, я некоторое время наблюдал за работой сотрудника Дипкорпуса. Молчаливая упорная работа мысли, выразительной мимикой отражавшаяся на его лице, сменялась периодами физической активности, когда сотрудник, горячо жестикулируя, бегал по комнате, с кем-то спорил и что-то доказывал.
ЦК находился в нижних этажах главного здания. Стены абсолютно пустых залов представляли из себя сплошной телеэкран. Кусочки жизни людей из разных уголков планеты, образуя живой калейдоскоп, накладывались друг на друга. Лица... лица... Крупный план. В руке темнокожего человека вдруг что-то блеснуло, и... к моему сожалению, кадр ушел.
- В ЦК проводится коррекция общественной и бытовой деятельности людей, - начал пояснения мой проводник. Главной задачей Центра является недопущение, как я уже говорил, опасного развития событий, могущих привести к нежелательным для человечества последствиям, как в ближайшей, так и в отдаленной перспективе. Практически это осуществляется несколькими путями. Путь первый, самый эффективный: прерывание нежелательного события в зародыше, еще в отсутствие действия, на мысленных стадиях его, будущего события, потенциальных участников. Такой путь, в силу уникальности и чрезвычайной ответственности каждой операции, возможен только по рекомендациям Дипкорпуса. Второй путь: поворот развития уже начавшегося события в благоприятное для нас направление. Третий: использование результатов произошедшего во благо, то есть, перемена знака события. С помощью комбинации этих трех основных видов коррекций достигается девяносто процентов успеха. Остальные десять, - предвосхищая мой вопрос, сказал проводник, - достигаются специальными методами и способами, о которых мы сейчас говорить не будем. Добавлю только, что в работе ЦК участвует служба прогнозирования ГЦВ.
А сейчас посмотрите.
На экране передо мной, вместо только что кривлявшегося на арене цирка клоуна, появился рулевой отсек боевой подводной лодки. Я бывал на подлодках, и думаю, что не ошибся. Точно. Человек в военно-морской форме США, по знакам отличия, скорее всего, старший помощник командира, показывал рукой на какой-то прибор, что-то горячо говорил. Видимо, не удовлетворенный ответом своего невидимого собеседника - лицо его приобрело жесткое волевое выражение, кулаки сжались, - повернулся к микрофону, как я понял, чтобы отдать приказ. Незаметно возникший за моей спиной "цэковец" сделал непонятный жест. Моряк на экране вдруг осекся на полуслове. Помотал головой, взерошил волосы; черты его лица постепенно разгладились.
Картинка переменилась. Я видел индейский поселок, где-то в джунглях Амазонки (я и там побывал). Вождь - отличительное оперение на голове, два царственных мазка на лбу, - сидя на земле перед убогой хижиной, раскуривал трубку. Грубое, словно из камня вытесанное лицо, темные печальные глаза. Незаметно появляясь из леса и крадучись в высокой траве, к нему приближались некие размалеванные фигуры…
Проводник поволок меня дальше.
- Главный Центр Воздействия - святая святых Кооцена, - говорил он, пока мы взбирались на лифте куда-то наверх. - Сюда поступает и здесь накапливается всеобъемлющая информация о человеке и человечестве, начиная с адамовых времен. Здесь производится аналитическая оценка как всего когда-либо происходившего, так и происходящего в настоящий момент на Земле. Здесь вырабатываются и отсюда осуществляются глобальные решения, касающиеся будущего планеты. Предложения ГЦВ с рекомендациями Посланника рассматриваются лично Президентом, и еще не было случая, чтобы они были отвергнуты.
Копия кабинета-залы Посланника; разве что стены потолще, а прямо напротив двери выступ непонятного назначения.
- Стены - хранилище информации, - шептал Проводник с выражением священного трепета на лице, - выступ - активирующий орган. Только Посланник имеет право работать на нем. Последний раз приводился в действие в 19.. Тогда, если вы помните, на Японию обрушились мощнейшие ураган и цунами. Десятки тысяч людей погибли. Ни я, ни никто другой не знает о причинах такого решения...
Я внутренне ужаснулся. Картины жутких – природных, так все мы считали - катаклизмов встали перед глазами: наводнения, землетрясения, извержения вулканов... Снесенные с лица Земли деревни, разрушенные чуть не до основания города, раздутые тела утопленников... Да мало ли я видел всего этого! Можно ли, скажите, вот так спокойно примириться с кем-то там продуманным, логически, или еще как, выверенным, тщательнейшим образом просчитанным, и пусть даже вынужденным, но кровавым шагом?.. Кровь вопиет...
- И можно, и нужно, - в который уж раз проводник отвечал на невысказанную вслух мысль. - На заре человечества такие, и подобные ему, решения принимались гораздо чаще, только они смогли его в результате спасти. Все, что делается у нас в Кооцене, подчиняется лишь одной высшей задаче, сформулированной Президентом во время Сотворения Мира. Вы знаете это место в Библии. После Потопа Он верен своему Слову: хочет человек или не хочет… так будет.
- А теперь, - официальным, даже несколько торжественным тоном произнес проводник, а я подтянулся, - мне поручено сообщить, что вы приняты, вам предоставляется честь и право выбора места вашей будущей работы, пока в
качестве стажера. Подумайте, в каком из подразделений вы хотите работать. Если, конечно... - тут проводник осклабился, - хотите вообще. Результаты ваших раздумий буду счастлив услышать – он взглянул на часы – ровно через час. - Он ушел, а я самостоятельно спустился вниз и уселся на ту же лавочку во дворе.
Я был горд и польщен без сомнения: не успел приехать, как уже оценили, уже пригласили сотрудничать. Но… были вопросы. Конечно, я буду работать; более интересной работы мне в жизни не предлагали. И, конечно, в ЦК, хотя и в Дипкорпусе интересно. А, может… в ГЦВ?.. Делать - так делать по-большому!.. Нет, не надо наглеть, силенок не хватит. Главный вопрос: как это так получилось, что между Президентом и человечеством существует посредник, пусть и в качестве Его, Президента, исполнительного органа? Это сильно подрывает мою веру в Его всемогущество. А что, напрямую не получается?.. Потом. Штат сотрудников Кооцена - это живые люди. Прямо скажем, не слишком совершенные существа. И лучшие, и умнейшие из них совершают ошибки. Божественная ошибка в результате?.. Это невозможно! Люди, в конце концов, смертны, а найти достойного преемника не так просто. Я усмехнулся: меня-то нашли, вернее, сам нашелся… "достойный". Интересно, вместо кого?.. Дальше. Я прошелся по всему учреждению, видел от силы человек двадцать сотрудников. Это при поистине гигантских объемах работ. Хорошо, пусть их, на самом деле, в сто раз больше. А погоды-то не делает… разговор идет о Земле и шести с небольшим миллиардах! Что, все вундеркинды? Так я ведь - нет!.. Ну, ученый... "Товарищ Сталин был большой ученый..." Таких, как я, много. А приняли же...
Час прошел быстро. Я совсем запутался, и голос проводника воспринял с облегчением. Пусть будет как будет...
- Ну, что вы решили?
Что-то подсказывало мне, что не время сейчас собирать камни, нужно их для начала разбросать. Я четко и бодро ответил, что не прочь поработать в ЦК; против ДК, мол, тоже не возражаю.
- Вот и хорошо, - неожиданно радостно воскликнул проводник, заключая меня в объятия, - очень хорошо!
По этой его, чрезмерно эмоциональной, реакции я понял, что насчет моего ответа имелись некоторые сомнения, которые ныне счастливо разрешены. Вот тут я и спросил про материальное вознаграждение.
- Оклад? - проводник растерянно хлопал глазами.
Я устыдился; кажется, даже покраснел: тебе, дураку, про благородное дело, а ты все про деньги. Кроме того, вдруг подумал, что странно: десятые сутки - вот, по часам - я здесь, в Кооцене, а не ел ничего, и не пил... и не спал... А главное ведь, не хочется.
- Мы работаем бесплатно, на общественных началах... - не сразу нашелся Проводник.
Я с уважением посмотрел на него: да разве могло быть иначе?!

По его совету (он сказал, что остается за меня ответственным до полного моего внедрения в систему) я начал свою новую деятельность в Дипкорпусе. Был прикреплен стажером к одному в высшей степени симпатичному дяденьке, «сотруднику с большим опытом», как он сам отрекомендовался. Не теряя времени, дяденька надел мне на голову какую-то штуку, обруч с крылышками, назвав ее контактным усилителем.
- Вот, посмотри (сразу на "ты", но я ничего), для первого раза я подобрал тебе в качестве объекта твоих дипломатических усилий вот этого человека.
Каким-то чудесным образом я оказался в храме. Между капителями бродил человек, на вид лет семидесяти, в черном и сильно поношенном мятом пальто. Останавливался перед иконами, коротко всматривался в лики святых и медленно, кривясь на один бок и шаркая ногами, шел дальше. Серое землистое лицо, изрезанное глубокими морщинами; хмурый взгляд тусклых, слегка раскосых глаз. Ему было очень плохо, я это видел.
- Шестьдесят, очень болен, - тихий голос дяденьки, - осталось ему недолго. Прожил честную трудовую жизнь, семья, взрослые дети, два внука - я запрашивал информацию в ИЦ. Сейчас у него тяжелый период: ни во что не верит, озлобился на весь мир, на людей, на себя. Близок к проклятию, а потому, опасен...
Человек вышел из храма, неподалеку присел на камень, прикрыл глаза.
- Твоя задача: мягко, без нажима попытаться понизить уровень злобы, подготовить к смерти, если удастся, привести к Богу...
Я был рядом с этим человеком, я был разлит в воздухе. Я начал так:
- Тебе плохо.
Ой, как же мне плохо, подумал человек.
- Но ведь так было не всегда, вспомни...
А ведь было и хорошо когда-то, думал человек. Перед его глазами проходили воспоминания. Я видел поочередно: маленького мальчика с пухлыми щеками, жующего вкусную булку, щедро намазанную маслом, а сверху вареньем; вот он школьник: запомнившаяся навсегда драка, класс на класс, где он впервые не струсил и получил за это палкой по голове, а зашивали в больнице, вот, шрам остался; первая любовь к однокласснице, оставшаяся безответной, и вторая, уже на заводе, к своей будущей жене; дети, сначала девочка, потом мальчик, росли хорошо, быстро, и умненькие; работа, все время работа, и руки в масле, но ведь делали нужное дело; о стариках своих никто не скажет, что не заботился, потом хоронил; внуки родились, нянчил... Не за что себя упрекнуть: вроде все было как у людей, как положено. Болезнь вот, проклятая... А за что?.. Он опять начинал заводиться.
- Вспомни, сколько раз ты мог умереть! Ты ж мог вообще не родиться, ты вспомни. Добрая, милая мама! Он был чересчур для нее крупным, сказали в роддоме. Прямо со стола, вместе, чуть не отправились на тот свет.
- Да, люди слабы, болеют и умирают, - говорил я ему. - Но так устроил Всевышний, можем ли мы с Ним бороться?..
Бог, думал человек, кто он такой? кто объяснит?..
- Бог - это жизнь, Бог - это смерть, - подсказывал я ему, - Бог - это все вокруг... Смирись и прости... смирись и простись...
Человек смотрел прямо перед собой, сосредоточенно думал. Что-то менялось в его лице, постепенно оно становилось все мягче... Наконец, он вздохнул и перевел взгляд: сначала на купола храма, потом - в низкое серое небо. Боль грызла его, он морщился. Но смотрел все, смотрел...
- Ну, что ж, - сказал мне дяденька, - задачу можно считать выполненной в основном. Переходим к следующему упражнению. Смотри: воинствующий богохульник, со своей теорией борьбы против Господа.
Кладбище. Ряды могильных плит, у одной из них согнувшаяся фигура в сером открывает чемодан. Я слышу глухо бормочущий голос: "Сейчас, я тебе покажу... - брякают какие-то железки, - сейчас, погоди... - Я не вижу еще, но знаю, что это оружие. - В последний раз говорю тебе - в руках у преступника ручной пулемет - крупный план, безумные глаза, - забери своих мертвых. Чтоб земля для живых... никаких мертвецов! Я считаю до трех: раз... два... Он медленно поднимает сетчатое дуло.
- Стой, - кричу я ему, - ты что делаешь, гад?!. не надо!..
Поздно. Выстрелы. Крошится мрамор памятников, иссеченные пулями, валятся ветки деревьев. Эхо стонет и птицы срываются с мест. Как в замедленной съемке, вижу: вот, рикошет пули, а еще через мгновение - распластанная, дико скособочившаяся человеческая фигура уже на земле. Губы шепчут проклятия, мертвеют...
Я тяжело дышу, не могу придти в себя. Дяденька спокойно говорит:
- Не нервничай, не вини себя. Ты, да и никто другой на твоем месте, ничего не смогли бы исправить. Поэтому я передал дело в ЦК, и результат их работы ты видишь. Ничего, привыкнешь. У нас и не такое бывает...
Да, за время работы в Дипкорпусе я разного насмотрелся, во многом участвовал. Я уговаривал женщину родить, наконец, ребенка, и это мне удалось. Я отлучал известного всему миру священника от церкви, он не сказал мне за это "спасибо". А знаменитый роман-бестселлер одного русского автора, забыл его имя, о смерти царя Николая, написан с моей помощью. Тяжелая была работенка. И сделали, кстати, в три дня.
В ДК мне по-настоящему нравилось, и дяденька, мой наставник, не хотел отпускать. Но уж очень впечатляла работа ребят из ЦК, и я настоял. Проводник, продолжавший меня опекать, говорил мне, что в общем все пока хорошо, но нужно, мол, еще постараться, успеть зарекомендовать себя с самой наилучшей стороны. Довольно туманно: что значит успеть? Но я тогда не вникал, а понял несколько позже.
Сотрудник Центра Коррекции начал мое обучение с показа архивных материалов.
Я стоял на холме. Вокруг рвутся снаряды, поле все в облаках дыма. Я видел: конница русских прорывается в лобовой атаке, сметая все на своем пути.
Основные цепи обороны прорваны, но вспомогательный отряд заграждения
встает насмерть. Молодцы гренадеры! Конница уже отступает, очень хорошо! Дальше я наблюдал, как Кутузов делал ставку на артиллерию. Они подкатывали все новые и новые орудия, вскоре в воздухе густо визжала шрапнель. И целиться знали куда, и стрелять умели. Но император не шелохнулся. Зная его характер, я был уверен, что это конец. Буквально через несколько минут после начала обстрела я собственными глазами отслеживал полет одного из ядер; по моим прикидкам, оно должно было попасть императору точно в голову. Представьте же мое удивление, когда вижу, как в последние полсекунды траектория полета ядра чуть меняется и рядом с императором падает гренадер его личной охраны, рослый молодой парень с румяным лицом. А ядро еще и не взрывается. Нервным движением император поправляет шляпу...
Я переживаю только что увиденное, а сотрудник ЦК объясняет:
Видите ли, Наполеон Бонапарт не мог умереть на Бородинском поле, слишком много ему еще предстояло. Служба прогнозирования ГЦВ, естественно, заранее предупредила, и был убит другой человек. Тоже не случайно. Вы не думайте, мы все просчитали. Представьте, у гренадера невеста. Ничем не примечательная была бы девушка, если бы не одно обстоятельство: ей предстояло родить от совершенно другого человека. А ребеночек - литератор Б., да, да, тот самый...
- Значит, - говорю, - был убит ни в чем не повинный человек. Это чтобы литератор Б. народился?!. - Начинаю злиться на идиота.
- Так это же агрессор, - парирует тот, - вероломно напавший на вашу родину.
Забыли что ли?.. - Я чешу в затылке, вроде все правильно.
- Скажите, пожалуйста, - молю тогда я о сокровенном знании, - возможна ли
хоть какая-то, пусть крошечная, доля ошибки в вашей работе?
- Не берите в голову, - отвечает мой новый наставник. - Мы - люди, и стратегическое видение - не наш удел. Наши субъективные оценки могут не совпадать с Его; то, что мы считаем дикой, глупой, совершенно непростительной для нас сегодня ошибкой, завтра может оказаться важнейшей победой, событием величайшим и поворотным в нашей истории. Нужно верить в Него, просто верить... Мы - орудие Его, и помощники...
- Верить, верить... - я был несколько раздражен. - А собственные мозги?..
- А собственные мозги, - он внимательно посмотрел мне в глаза, - чтобы думать, как лучше осуществить Его волю.
Под этим взглядом я как-то быстро съежился и потух. Действительно, «все, что ни делается - по воле Его, и все - к лучшему» - постулат, так сказать, верующего оптимиста, коим я - во второй части словосочетания уж точно - не являлся, слишком мало поводов для оптимизма было в моей жизни. Но не прочь таки стать при подходящем случае.
После пробных сеансов коррекции, под руководством и наблюдением наставника, я начал работать самостоятельно. Запомнились несколько случаев.
Молодой гениальный ученый, 31 год, физически абсолютно здоровый, умирает во сне со счастливой, что называется, улыбкой на устах. Внезапная смерть - явление, приводящее в бешенство врачей всего мира. Вдруг, ни с того ни с сего, без повода и причины, и не по своей воле, человек уходит из жизни. Я - автор внезапности, прежде, чем решиться, долго сопротивлялся. Но меня почти заставили провести эту операцию, должно быть, с целью воспитания моего боевого духа. Честно говоря, я и сам понимал неотвратимость такого шага. Просто очень трудно убивать, даже из высших, даже и Божественного порядка соображений.
Из ИЦ пришла ориентировка на этого парня. Сам того не ведая, бедняга был
близок к завершению разработки решающего элемента смертоносного оружия будущего, и за ним, что-то пронюхав, уже вовсю гонялись разведки многих стран мира. "Дипломаты" потрудились на совесть, но их работа, к сожалению, не увенчалась успехом. Натура сильная, волевая, он был увлечен своей идеей настолько, что морально-нравственный ее аспект отвергал априори. Самые сильные приемы "дипломатического" воздействия, типа образов Страшного Суда, с ним, ответчиком, в главной роли, картины ада и адских мук, результатов не дали. Он упорно хотел закончить свой труд, считая его крупнейшим после открытий Эйнштейна. В общем так оно и было. Будущее человечества висело на волоске. Со вздохом "дипломаты" передали дело мне. Я колебался до последнего, и все-таки провел коррекцию. Это было страшно, умерщвлять живого, полного сил и здоровья мужчину, закрывать ему глаза. Я плакал, в густой толпе его многочисленных друзей и родственников провожая гроб на кладбище. Я плакал, видя неподдельное горе его еще молодых родителей, слыша звериный вой и стенания несостоявшейся невесты-вдовы... Отныне я - убийца, эта мысль сводила меня с ума.
Другой случай. У санитарного вертолета на подлете к горам отказал мотор. Я
поспел как раз вовремя.
Пилот, мужик лет пятидесяти, бывалый и опытный, не хотел лететь в этот день. Старенький вертолет разваливался на глазах и давно подлежал списанию. Акт был подписан только сегодня, на днях предстояло получать новенькую, с завода, машину, и он заранее предвкушал это удовольствие. Тем временем, диспетчер санитарного авиаотряда в затруднении: все в разлете, а вызов с высокогорной метеостанции звучит тревожно. Серьезно заболел человек, срочно нужны медикаменты. Он вызывает пилота и просит, под его, диспетчера, личную ответственность, слетать в последний раз на старой машине. Чертыхаясь, пилот соглашается: авиация - единственная скорая помощь в этих местах.
Вертолет падал; проклиная все на свете, пилот пытался снова завести мотор. С моей помощью ему это удалось. Мы слетали на метеостанцию, выгрузили медикаменты и благополучно вернулись обратно. Я с любопытством следил за лицом пилота, ковырявшегося в моторе. Собственно говоря, мотора как такового давно не было, я знал это. Куча разлетевшихся, вдребезги разбитых шестеренок, погнутые цилиндры и поршни, вытекшее масло... А ведь работал! Дело было вовсе не в больном, хотя я искренне рад, что спас еще одного человека. Дело было в той встрече, которая предстояла матери пилота, сердитой, взбалмошной старухе, через несколько лет. Без ее сына встреча бы не состоялась. Служба прогнозирования ГЦВ сочла ее важной, а подробности, честно говоря, я и сам не знаю.
Работа в ЦК приносила мне подлинное удовлетворение. Я знал, что делаю настоящее, очень важное дело. А фантастические способы воздействия, которыми я пользовался, давали ощущения нешуточного могущества. Я был доброй волшебной силой на службе у человечества.
В это же время я прояснил себе, наконец, то, что меня давно мучило. Дело касалось одного моего давнего сна.
Задолго до Кооцена я уже понимал, что ничего на свете не происходит случайно, и хорошо это или плохо, но все в мире закономерно и чем-то обусловлено. (Как я мог тогда знать, чем именно). Работая в Дипкорпусе, видел, и сам активно пользовался, внедрением в сны. Этот метод считался очень эффективным, а главное, безболезненным, средством "дипломатии". Так вот, в том сне я встретил и провел некоторое время с женщиной моей мечты. Эмоциональный накал сна был настолько высок, настолько велико было чувство мгновенно возникшей большой любви, что, по пробуждении, я ни на секунду не усомнился в реальности нашей будущей встречи. Тем более, что в ушах еще звучали ее - моей возлюбленной, моей нареченной, как я тут же решил - последние слова: "Летом, любимый, в Париже..." И летом (прошел почти год, как я только смог продержаться и выжить?) я, конечно, помчался в Париж.
Я не встретил тогда свою любимую женщину, хотя упорно искал. (Образ ее навечно запечатлен в моей памяти: легкое воздушное, как говорится, создание, небольшого роста, со стройной фигуркой, дивными каштановыми волосами и милыми умными карими глазками. К собственному своему удивлению, даже не огорчился, сразу поверив в фатальность непроисшедшего. Вернулся, жил как ни в чем ни бывало, но помнил и помню об этом всегда.
Сейчас я попросил своего коллегу - самому неудобно как-то - запросить в ГЦВ архивный материал того времени. Напряженно ждал, нервничал.
Неописуемые ощущения. Я снова, уже на экране, видел свой сон, снова видел ее. Прикасался, волновался, как мальчик, сгорал от любви.
Вот, Париж. Я иду, озираясь по сторонам, ищу. Тюильри, густая толпа туристов. Какая-то статуя, и я, восхищенно глядящий вверх. Боже мой, кто идет мне навстречу, смеется, забавно дирижирует рукой?.. Милые карие глазки... Она прошла мимо в одном - одном! - шаге от меня. И я не заметил?!.
- Почему, - спросил я коллегу, - почему со мной так поступили?
- Ты знаешь, первоначально намечалась коррекция, - ответил он, почему-то смущаясь и отводя глаза, - но потом ее отменили. Почему? - сказать сложно. Видимо, были причины. Ведь все время что-то меняется...
На экране текла жизнь моей возлюбленной с момента нашей невстречи по сию пору. Вот, университет, лекции... Вот, свадьба с носатым французом, темным, маленького роста и совсем даже не симпатичным... Рождение дочки – вылитый папаша... Какие-то пикники, театры, рестораны... Рождение второго ребенка – мальчик, хорошенький... Похороны родственников... Ни кадра в рабочей обстановке, видимо, домохозяйка... И сейчас… вот, стоит у плиты, потом моет посуду, напевая что-то под нос... Полная, несколько даже обрюзгшая женщина. Полуоборот… может, что-то почувствовала?.. Глазки все те же; мои любимые глазки, вас я вспоминал эти долгие, долгие годы!
Я работал в ЦК много, в очень напряженном режиме. Сложные многоходовые коррекции и совсем простенькие - нюанс, мазок - все было одинаково важно, нужно, чрезвычайно ответственно. Кажется, мною были довольны. И я собирался уже подавать просьбу о переводе в Службу прогнозирования ГЦВ - там, я знал, еще интереснее, как приходит вдруг Проводник и говорит, что назавтра нас вызывает Посланник.
Мы поднимались на лифте, никаких дурных предчувствий. Как и в прошлый раз, Посланник возник неожиданно, ниоткуда. Уселся в кресло, расспрашивал про работу. Немножко даже поспорили по поводу одной операции. Спорщик, я понял, великий, что угодно докажет. Вдруг прерывает беседу и спокойно так говорит:
- Вы знаете, а сегодня сороковой день вашего у нас пребывания.
Ну, и что, хотел я сказать. Но промолчал, слушаю.
- А то, что согласно законам Кооцена, - прищурился, глядит мне прямо в глаза, - вам надлежит отправляться наверх.
- Это куда наверх? - спрашиваю я. – Если в ГЦВ, то это я с радостью, сам хотел проситься.
- Да нет, - говорит, - наверх – это означает в распоряжение Президента. Вы хорошо у нас поработали, и я уже составил запрос с просьбой побыстрее вернуть вас сюда. Обычно Президент мне не отказывает. Но вы ведь понимаете, что решать в конечном счете Ему...

Только сейчас до меня дошло. Я ахнул и сразу все понял. Сороковой день... А на девятый меня подобрал проводник. Я - мертвец! Здесь все мертвецы!.. Я вспомнил резкую боль в груди, потом беспамятство и странный какой-то, рваный перелет к Границе. Кооцен - государство предварительной смерти. Может статься, теперь предстоит окончательная...
Мы вышли, прошли через двор. Проводник что-то говорил; по-видимому, успокаивал. Я не слушал, пораженный наконец-то открывшейся мне глубиной предстоящего. Там, в небесах, меня уже, возможно, не будет. Мое «я», моя драгоценнейшая в мире индивидуальность, растворится в бесконечном пространстве… Стало по-настоящему страшно. Тихонечко, про себя, начал молиться: «Боже, Бог мой, Всемогущий! Возьми мою жизнь после смерти, и распорядись ею, как хочешь, как должно. Я верю, я вверяю ее Тебе, что же мне еще остается...»
Возле Приемной Комиссии, в нескончаемой цепочке покойников, заметил чью-то воздетую над толпой в приветствии пятерню. Этот человек так и был в своем черном, болтающемся на нем, как на вешалке, пальто, только совсем пожелтел и высох. Отрешенно-спокойный, показалось даже доброжелательный, взгляд... Смирился, значит. Проходя мимо, сумел, и, взяв себя в руки, эдак ласково, то есть, ободряюще, ему улыбнулся.

вместо послесловия.

С месяц назад мне приснился сон.
Я бродил в лесу; помню, было тепло и замечательно красиво. И вдруг вышел к комплексу каких-то сооружений. Присмотревшись, понял, что, на самом деле, это одно здание, разноэтажное по частям и кольцевидной формы. Насторожился, что-то мне это напоминало. Вошедши в один из подъездов, куда-то шел, поднимался и опускался, пока не остановился у широкой двери. И тут как осенило: я уже знал, кто меня встретит внутри помещения.
Чтобы не перегружать читателя ненужными подробностями, сейчас скажу только, что беседа с Посланником была недолгой; в результате я получил его твердое обещание: после того самого, чего не миновать, похлопотать перед Президентом, дабы быть принятым на работу в качестве руководителя творческой лаборатории особого назначения.
Проснувшись, долго гадал, какого, именно, профиля будет моя будущая лаборатория и в чем будет состоять ее особость. Пришел к выводу, что, скорее всего, гуманитарного, поскольку в науке и технике дуб дубом, и связанная с историей шпионажа. Специалист я в нем невеликий, но страсть люблю, знаете, рассказик какой сочинить или миниатюрку, чтобы все сначала запутано-запутано, а потом – как у котенка с бабушкиным клубком.
В общем, я свою индивидуальность, считай, уже сохранил, и, так сказать, при деле... чего, дорогие читатели, и вам от души желаю. Посланник, скажу по секрету, человек добрый, он за всех похлопочет.

© Джон Мили, 2015
Дата публикации: 05.04.2015 18:53:04
Просмотров: 2455

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.