Девять дней

Джон Мили

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 16991 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Стояла глубокая ночь, и старик умирал. Он был мудр - наверное, как все старики на свете, а может, чуточку больше; он всегда знал, что когда-нибудь «это» придет, давно чувствовал его, «этого», приближение.
Вот, сегодня, сейчас... Он прислушивался к вялому, с перебоями, постепенно, как казалось, замирающему стуку своего сердца; регистрировал продвижение холода - вверх, от ступней ног, выше и выше; вслед за ним всё немело, и это было даже приятно, как мягкий уход в сон. Очень хотелось закрыть глаза, но как раз этого он позволить себе не мог: нужно поймать, зафиксировать Момент. Глупое упрямство, дурость, а может, игра - когда-то дал себе слово, значит, обязан исполнить. Начали холодеть уши; потом, сразу, нос и надбровья. Ну, еще немного... - подумал он. Какая-то нежная страшная сила давила на лоб и веки: закрой глаза, ну, закрой же… будет хорошо… Ресницы дрожали от последнего напряжения, за которым, знал, «это». Он сопротивлялся.
Вдруг острая, тонкая, мучительно длинная боль пронизала тело, и... сразу стало легче. Куда-то ушла давящая тяжесть, он смог повернуть голову; уши и щёки, отходя - как если бы с мороза в тепло, - наливались жаром. Каким-то очень отчетливым внутренним чувством понял, что не сегодня, что дана ему отсрочка - надолго ли? - глубоко вздохнул, провалился в сон.

1.

Проснулся опять от боли. Мучали пролежни: он так давно не вставал с постели, последнее время не мог даже самостоятельно повернуться. Вошла жена, с привычной осторожностью смазала спину мазью, принесла тарелку манной каши. Есть не хотелось, но он заставил себя проглотить несколько ложек; кажется, даже почувствовал вкус, съел ещё немного. Потом снова поспал; а проснувшись, обнаружил себя лежащим на правом боку, поджав ноги и лицом к стене - его любимая поза. Вот, это да! - удивился он. Ныло, болело сердце, но к этому-то привык; сейчас доставляло удовольствие, превозмогая боли в спине, ворочаться на кровати, разными участками кожи ощущать то прохладу простыни, то пушистость теплого одеяла - давно им забытые ощущения. Удивив жену, попросил мясного бульона, и с наслаждением слопал, да ещё и с кусочком мяса. «Это» было впереди, он знал, но вечером заснул спокойно, без всякой тревоги.

2.

Утром встал совершенно счастливый. Дочка родила ему внука, наконец-то.
Внучка уже была - большая хорошая девочка, он любил её, но всегда хотел
именно внука; всячески поощряя дочь на новую беременность, очень надеялся. И вот, сегодня они с женой идут в роддом, первый раз поглядеть на младенца, надежду рода. Какой уж там, правда, «род»?!. Дальше прадеда по отцовской линии - торговца, случайно, ещё в царские времена, выбившегося в большие коммерсанты - никого не знал, но, почему-то серьёзно относился к этому слову.
Младенец оправдал его ожидания: крупный, ширококостный (в него! - гордо подумал), розовый, с реденькими, белесыми в рыжинку волосиками, орал как очумелый, широко разевая большой губастый беззубый рот. Дома выпили с зятем на радостях; похоже, даже переборщили… как оказался в постели, не помнил.

3.

Будильник был старый, хорошей довоенной работы. Сколько раз падал с
тумбочки и со шкафа, билось стекло, но… ничего, пашет! Звон резкий очень, неприятный, зато мёртвого разбудит. Сегодня пришлось встать пораньше - кое-что не успел подготовить к совещанию. Решался очень важный вопрос; можно сказать, судьба отрасли в его руках. Противники выбранного им направления развития - нужно подчеркнуть, направления стратегического - сумели таки объединиться. Если сейчас не нажать - причём, изо всех сил - и не расколоть их коалицию, то всё, с таким трудом и с такой любовью построенное, рухнет в тартарары. Этого нельзя допустить.
Как бы выбраться, хоть к вечеру, на строительство, думал он по дороге на работу. (В лесном дачном поселке, неподалеку от города, строил одновременно две дачи, рядышком: одну себе, другую - семье дочери). Строители совсем с ума сошли, халтурщики чертовы! Все сроки прошли, а им только денег давай... Хорошо бы ещё в магазин заехать, потом на рынок - жена фруктов просила, да и дочке необходимо, зашивается в своей аспирантуре...
Удачный день, подытоживал он сделанное, ложась спать. Главное - победил,
теперь надолго будет как надо. И успел почти всё, что наметил. Только
вот тапочки матери не купил, закрутился. Ничего, в следующий раз...

4.

Раннее утро. Поезд лишь чуть-чуть подрагивает на стыках, чувствуется, скорость хорошая. Он проснулся, но вставать не хочется, в купе тепло, дремотно. Зачем его послали в эту командировку? Работа пустяшная, вполне мог справиться кто-нибудь другой...
В свои тридцать два года он уже не просто подающий надежды, а вполне себе серьёзный человек, специалист. Да, профиль достаточно узкий, но зато... перспективы. Под его началом полтора десятка людей, нареканий в работе никаких, начальник, знай себе, только нахваливает.
...Посмотреть старые отчеты, глянуть на технологию... вот и всё. Почему, собственно, он?..
На станции никто не встречал, пришлось пилить пешкодралом. Рассерженный, гневный вошел он в технический отдел. У ближнего кульмана девушка;
обернулась к нему, вдруг расцвела в улыбке. Хоть и зол, но не улыбнуться в ответ... нет, решительно невозможно. Через несколько часов (уже покончил с делами; в принципе, совершенно свободен) родилась уверенность (пришла откуда-то изнутри, интересно… откуда?), что за тем кульманом - сама судьба, и что, пожалуй, пришел конец холостяцкой жизни. Так оно и случилось,
как-то само собой, без нажима и уговоров. Вечером уже вместе гуляли, целовались, строили планы на будущее. Он обнимал ее бережно и крепко, так,
словно всегда имел на это исключительное право... Н-да... Две половинки...

5.

«Подъем!» - скомандовал внутренний голос. Бросок молодого послушного тела… он уже на ногах. Автоматически делая зарядку, подтягиваясь на перекладине и умываясь, все еще пребывал в полусне. Только сев к столу завтракать, окончательно проснулся и понял, какой сегодня непростой день - сегодня защита диплома. Практически, ночь не спал, ну, разве что часика полтора – делал последние расчеты, что-то дочерчивал, дописывал, переписывал... а - надо же! - голова свежая и энергии – море!
Защита была выездная и происходила на территории старейшей в городе
электростанции. Он - можно сказать, готовый, без пяти секунд, инженер-станцевик - любил свою будущую профессию, и, хотя и не прилагал особых усилий
в учёбе - не отличался усердием, не выделялся старанием, - чувствовал себя
в этот день очень уверенно. Аналитически устроенный ум, природное умение увидеть во всём некие последовательность и логику не раз выручали его из трудных ситуаций. Неполное знание, само по себе, не так уж и страшно, если умеешь разобраться и домыслить, - так он думал всегда. Были скользкие места в его дипломном проекте: халтурные расчеты в некоторых третьестепенных частях (кое-что просто притянуто за уши), неряшливость в чертежах... Но, как он и предполагал, производственникам такое до фени, все проехало-прокатило. Заслуженная пятерка (незаслуженная, конечно) стала наградой за мучения последних нескольких месяцев, и можно было уже предаться веселью. Праздновали на квартире у однокашника, напились крепленым вином как черти. Он быстро свалился с недосыпу, не успел позвонить матери, предупредить, что останется ночевать; был, естественно, жуткий скандал.

6.

Резиновые сапоги велики, а наматывать портянки не умел, ходил в носках.
Ноги потели, в сапогах хлюпало. Но было в этом некое рабочее ухарство, ему
нравилось. Встав с узкой железной койки - панцирная сетка местами порвалась и даже сквозь матрац впивалась в спину, - он надевал грязные вонючие носки (вчера не успел постирать, заигрались в карты). Запах жуткий, пришлось сразу одевать сапоги. Да побыстрее, пока не унюхали, а то еще смеяться начнут.
Смех в студенческом стройотряде - страшная штука! Спокойно может убить, такие вещи уже бывали. Впервые в жизни ребята начинают трудиться по-настоящему, всё происходит на виду, скрыться негде и некуда. Очень быстро приходит рабочая гордость; вот тогда - смерть ленивым и слабосильным! А нечистоплотным – в первую очередь! Всем лагерем травят смехом, приканчивают без жалости. Он
не относился, правда, ни к тем, ни к другим, ни к третьим, но, много раз наблюдая подобное, всегда был настороже.
После завтрака бригада шла на работу. Настроение весёлое, тяжелый физический труд на укладке бетона - лопата, носилки, вибратор; принести-отнести, отчистить кузов самосвала – все это уже не страшит, привыкли.
Как привыкли и к серому виду заключенных, выполнявших на объекте основной объём строительных работ и отделённых от вольнонаемных рабочих и студентов двумя рядами колючей проволоки, с будками автоматчиков между.
Размахивая руками, он шел позади всех и кончиком сапога пинал камешки,
валявшиеся в грязи на дорожке, составленной из армированных бетонных
плит. Замах… удар... Вдруг ногу пронизала острая боль. Вскрикнув от неожиданности, он упал, никак не мог понять, что произошло. Увлеченные разговором, ребята уходили дальше, никто даже не оглянулся. Чтобы разобраться, подполз поближе: в месте стыка двух плит из бетона торчал окровавленный кончик арматуры. Чертыхаясь и пытаясь сдерживать стоны, на одной ноге доскакал до медпункта. Нога сильно распухла, вместе с сестричкой еле выдернули из сапога. Йод, перевязка, постель. В голове вертятся рассказанные разными людьми и в разное время, так называемые, «покойницкие» истории. Далеко тут ходить не надо: его дед со стороны матери умер в больнице, поранившись ржавым гвоздем. Вот же, не спасли!.. К вечеру резко поднялась температура, он потерял сознание.

7.

Их было три друга: он, Сашка и Дод. С Сашкой дружили с первого класса, а
Дод пришел к ним в четвертом. Его появление он хорошо запомнил: маленький, худой и чрезвычайно костлявый мальчик, с большими глазами на узком лице, шел по коридору, еле передвигая ноги; в буквальном смысле, полз по стенке, болезненный и жалкий. Оказалось, астматик, острая форма. В возне, а
впоследствии в драках, никогда не участвовал, и его никто не трогал - как известно, слабого не бьют. Однако, слабость физическую Дод удачно компенсировал другими вещами: природными добротой, честностью, незлым юмором; позже проявились математические способности. Его мама - надо отдать ей должное - умная женщина! – в полной мере восполняла сыну как отсутствие дворовых радостей (ведь ни поиграть, ни побегать-попрыгать, как остальным; Дод даже на физкультуру не ходил), так и, связанный с этим отсутствием, дефицит общения, другими развлечениями, поощряя участие в них его сверстников. Так, к примеру, только у Дода дома стоял настоящий детский биллиард, с киями и блестящими металлическими шарами; все приходили на нём играть, а ему лихим и неудачным ударом вышибли фалангу пальца правой руки. Или, опять же только
у него в доме, разрешалось играть в настольный теннис на обеденном столе.
Кажется, увлечение картами, в которые Дод научил играть и его, и Сашку, привело к тому, что незаметно их стало трое. Отношения в троице были непростые, явный лидер отсутствовал. Может быть, Сашка и мог бы претендовать на эту роль, только они с Додом ему такой возможности не давали: по разным вопросам возникали временные союзы, двое против одного, и оставшийся в одиночестве поневоле принимал условия большинства.
Заканчивался восьмой класс; весна, солнышко, до летних каникул рукой подать. Они, как всегда вместе, гуляли после уроков. Он шел сзади, о чем-то задумался; Сашка с Додом спорили. Это было нормально - все трое заядлые спорщики, но вот только сейчас голоса звучали уж чересчур резко. Вдруг Сашка взвизгнул и толкнул Дода в плечо. Быстро подбежав, он встал между ними. За последнее время Сашка сильно вырос, поздоровел, уже несколько месяцев как занимался боксом. А он ходил в секцию настольного тенниса, тренер хвалил. Дод тоже стал физически крепче: ему сделали переливание крови, астма почти прошла.
- Это я идиот?!. - орал Сашка, пытаясь достать Дода своими длинными руками.
- Ты, ты идиот, - отвечал Дод, отбиваясь и бесстрашно глядя в побелевшие
от ярости сашкины зрачки.
Он попробовал их унять, узнать хотя бы, в чем дело… - ничего не получалось;
только вертелся на месте, получая тычки с обеих сторон. Размахавшись, Сашка нечаянно задел его очки; он, слава Богу, поймал их на лету, и отошел в
сторонку - да провалитесь вы!..
- Драться, - решил Сашка, и большими шагами пошел к детской площадке, отгороженной от улицы густыми кустами, сейчас там никого не было. Дод пошел следом.
Не зная сути скандала, он предположил некое страшное оскорбление, не могущее остаться безнаказанным; поэтому, не предпринимая решительных действий по спасению Дода, - ведь Сашка намного сильнее, наверняка побьет, - просто стоял и смотрел.
Сашка встал в боксёрскую боевую позицию; Дод изобразил нечто похожее, смотрелся при этом довольно смешно. Закусив губу, Сашка расчетливо и сильно ударил Дода в грудь. Дод пошатнулся, и, неожиданно захрипев, повалился на колени. Начался приступ. Ползая по земле, Дод хрипел и сипел; хватал ртом воздух, но никак не мог полноценно вдохнуть; лицо стало синим, жуткий кашель заставлял выгибаться все тело, глаза страшно вылезали из орбит.
Сашка стоял как истукан. Он бросился к Доду, пытаясь помочь, и не зная чем именно. Дод слабо махал рукой, мол, не подходи. Так они молча стояли, наблюдая мучения друга, пока понемножку ему не стало легче. Краска медленно заливала щеки, Дод уже дышал, поднимался с колен. Когда приступ прошел окончательно, вдруг неожиданно подошел к Сашке. Ожидая удара возмездия, Сашка снова сжал кулаки.
- Извини, - глядя Сашке прямо в глаза, тихо и серьезно сказал Дод, - я не должен был так говорить. - И подал ему руку.
Сашка оторопело протянул свою. Инцидент был исчерпан, и они снова пошли
впереди, о чем-то сосредоточенно беседуя.
Он долго думал перед сном, что бы это такое могло между ними произойти, немножко пообижался на обоих, что не сказали, и заснул.

8.

Путь в садик лежал через дорогу, потом через большой пустырь, дальше напрямик через городские кварталы, затем спускались по улице, направо, налево, и - вот она, цель. Все изгибы, повороты пути хорошо знакомы, и, проходя за руку с папой или с мамой, он их просто не замечал. Но в это утро всё резко изменилось. Выпал снег, такой редкий в их городе, шел и шел, просто валил густыми-густыми такими хлопьями. Через дорогу они с папой перешли благополучно, там ездили машины и своими шинами его утаптывали; зато на пустыре - высоченнейшие сугробы! Очень красивые, никогда такие не видел; и ни одной тропинки, настоящая целина! На краю снежного поля папа замешкался, потом (наверно, потому, что уже опаздывали) посадил его на плечи и пошел, проваливаясь чуть не по пояс.
Это было замечательное путешествие: сквозь белую-белую - ну, как сахар! - пустыню на лихом скакуне и со шпорами. Он рассказал девочке из своей группы, и ей понравилось, она смеялась, хлопала в ладоши. А ему нравился её смех и приятный тоненький голосочек, у других девчонок совсем писклявый. И что-то ещё в ней нравилось. Она была бесшабашная, эта Любка: всё время бегала и возилась с пацанами, умело дралась, то есть, как говорил папа, могла за себя постоять. А главное… писала, как пацан! Ее часто просили показать, и он сам в туалете видел, много раз: спускает вот так трусы, вот так подает попку вперед, и писает высокой струей. Ну совсем как они, мальчики, а то и ещё выше. Все её за это уважали.
А сегодня, во время тихого часа, прыгала, бегала, всех тормошила, ну, никому не давала спать. А потом залезла на его кровать, и начала снимать с него трусы. Он не давался, хватал её за руки. А она тоже сильная… как рванула за резинку, и трусы порвались. Любка хохотала, показывала пальцем на это его местечко… ну, между ногами; и все смотрели и смеялись, сам он тоже смеялся, и ничуточки даже не было стыдно. Потом пришла воспитательница, закричала; тогда только немножко поспали.
Когда мама пришла забирать его из садика, она увидела разорванные трусы,
и тоже стала кричать. А ещё сказала по дороге домой, что он плохо себя ведёт и поэтому она не отдаст ему шашки, которые он давно просил, а она только сегодня ему купила. А он не плакал, и вообще не считал себя виноватым, потому что ведь было так весело. А вечером, перед тем как ложиться спать, мама все-таки простила его и даже показала первый раз как играть.

9.

Он лежал во тьме, очень влажной и тёплой, родной. Так уютно лежать себе и лежать, свернувшись калачиком, если бы не эти толчки, идущие откуда-то снаружи, время от времени заставлявшие его поворачиваться в тесноте и опять искать удобное положение. Когда они прекратились, стало вдруг божественно хорошо.
И именно в этот Момент ослепительно раскололся мир, и две его раскалённые половинки со страшной скоростью понеслись навстречу друг другу, чтобы, столкнувшись, - он точно знал, - вызвать новый яростный взрыв, последний.

Ну... с Богом! - подумал старик, закрывая глаза.

© Джон Мили, 2015
Дата публикации: 21.11.2015 22:24:51
Просмотров: 2334

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.