Объятия высших сил коварны

Борис Тропин

Форма: Рассказ
Жанр: Размышления
Объём: 18126 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Тогда всё было понятно и предсказуемо. Никаких альтернатив, никакого отступления от давно и не нами намеченной цели. Главное, чтобы не было войны. Всеми буквами и цифрами населению неустанно напоминали, что наша великая Родина уверенно идёт предначертанным путём, не без проблем, конечно, но с песней и верой в светлое будущее. А молодёжь должна хорошо учиться, найти своё место в жизни и достойно трудиться на благо родины и мира во всём мире.

Всё правильно.

Мы люди воспитанные, с принципами: как нам скажут, так мы и думаем, куда покажут, туда и двигаемся, но не спешим, наивно прикидывая, где и как нам получше встроиться в эту общую определённость и предсказуемость. А уже скоро.

И вот объятия школьных стен раскрылись – летите, голуби, летите!

Нет, оказывается, не каждый может, да и не всем это надо. Многие так и осели у голубятни.

Но самые смелые резво замахали крылышками, имея свою цель и надежды.
Я тоже замахал, чуть приподнялся, блин, а куда лететь-то?

Вокруг столько всего интересного, как бы не прогадать!
И растерянность вдруг от такого многообразия.

А у Шурика без миражей и колебаний. Пока я прикидывал, взвешивал и сомневался, он усердно готовился и поступил в МГУ на мехмат.

Не прошло и недели, познакомился с девочкой. Она оказалась с филологического. Девочка хорошая. Не какая-нибудь шлёндра с сигаретой в зубах, тем более, сам Шурик не курит. Девочка строгих правил из культурной московской семьи.

Я горжусь своим другом. Всё как надо у него, но…

Уже после второй краткой прогулки между высоткой математиков-технарей и стекляшкой гуманитариев, когда Шурик заговорил о новой встрече, она как-то смутилась и, осторожно подбирая слова

- Саша, - сказала вежливо, - нам будет сложно общаться, - и посмотрела на него с искренним сочувствием. – Вы даже Пастернака не читали!

- А кто это? – я спросил, прервав рассказ друга.

- Поэт такой, - вздохнул Шурик, - а я стихи не люблю.

Стихи он, действительно не любил, но девочка ему сильно понравилась.

А я после того разговора – просто ради интереса: фамилия чудная – заявляюсь в нашу районную библиотеку.

- У вас Пастернак есть?

Библиотекарь женщина средних лет посмотрела на меня как-то неопределённо.

- Как? – переспросила.

- Ну, писатель такой, поэт Пастернак. Фамилия такая.

- ...посмотрите там на букву «П»! – кивком определила направление поиска.

Я пошел вдоль стеллажей, а она мне вслед:
- Он советский или зарубежный?

А это тебе, овца, надо бы знать, про себя бурчу.

А я и сам без понятия, советский он или какой.

В зарубежных не оказалось, но я особо и не надеялся. Я вообще не надеялся его обнаружить в нашей библиотеке. Наверное, же он очень ценный, читаемый, нарасхват. Даже если он и есть, то, скорее всего, на руках. Но надо убедиться.

Иду вдоль стеллажей – ба! – стоит. Толстый темно-синий том «Стихотворения и поэмы». Даже удивился.

Библиотекарша достала мою карточку стала оформлять.

- О! – говорит обрадованно, словно получив компенсацию за свою неосведомлённость, - Вы первый её берёте.
А в подтексте – чудак вы молодой человек: берёте книжку, которая никому не нужна.

Уже дома я разобрался.

Книжка эта была издана в 1965 году, вскорости поступила в библиотеки, в том числе и нашу, и тихо простояла на полке в полном покое и забвении более 10 лет.

Странно.

Может, это с Шуриковой девочкой что не так?

Когда у книжки много читателей, сразу понятно – книжка интересная. А этот пастернак – даже страницы слипшиеся – никто эту книжку не только не читал, но даже и не раскрывал. Вовсе необязательный он и даже вообще ненужный нашему городку.

Или это наш городок такой замухрышка – не дорос до этих стихов?

Ну уж нет! О нём даже песенку сочинили: «Городок наш ничего, населенье таково…».

Вот именно, таково, что пастернаки ему совсем ни к чему.

Где истина? Уже интересно. Вот и попробуем разобраться.

Не простое оказалось чтение. Но это уже дело принципа. Не люблю быть дурнее грамотных. Пришлось поднапрячься.

Сложности возникали из-за мало знакомых слов, но больше из-за незнакомых, не нашего обихода понятий. И наряду с этим вдруг очень близкое:

«Все наденут сегодня пальто
И заденут за поросли капель,
Но из них не заметит никто,
Что опять я ненастьями запил…».

А то вообще ну прямо про меня:

«Во всём мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья…».

Замечательно!

И что интересно. Вот и не зарубежный он, а все равно какой-то не очень советский. Сам по себе. Всё у него по-своему, по другому, не так и не про то, к чему все давно привыкли и сразу всё понимают.

Но так даже интересней. И стихи интриговали своей не сразу понятностью и нестандартными дальними смыслами.

Постепенно вчитался, увлёкся.

И вдруг:

«Он был как выпад на рапире.
Гонясь за высказанным вслед,
Он гнул свое, пиджак топыря
И пяля передки штиблет…

Из ряда многих поколений
Выходит кто-нибудь вперед.
Предвестьем льгот приходит гений
И гнетом мстит за свой уход».

Я остолбенел.

А разве так можно о Ленине?!

Огляделся. Те же стены комнатёнки… Обои цвет не изменили, потолок не рухнул, часы тикают. Ничего вроде не случилось.

Но чувствую, что-то произошло.

Эти строчки словно вонзились в меня и затеяли какую-то мельтешню во всём организме. А в ответ из самого нутра моего под сердцем вдруг явственно свибрировал сигнал тревоги – чует сердце беду.

Может он запрещённый? Диссидент? Но тогда бы книжку изъяли изо всех библиотек. А может, и изъяли, а у нас забыли. Никто же не брал его, не читал. Вот он, никому ненужный и всеми забытый, остался. Я его верну, они спохватятся – ой, не доглядели! Директор библиотеки влепит выговор малограмотной библиотекарше. Книжку изымут. И я её больше не увижу…

Э-э, нет, думаю, хрен вам, я лучше сам её изыму.

Вообще-то я книжки не ворую. Ниоткуда. Ни из библиотек, ни из магазинов, ни у знакомых. Вообще не ворую. Ничего. Мне матушка в раннем детстве такой урок преподала, что я с воровством завязал на всю оставшуюся жизнь. Речь даже не том, хорошо это или плохо. Воровать нельзя! И точка. Даже, восклицательный знак. Железное правило.

Но некоторые учёные утверждают, что у каждого правила есть исключения. Должны быть, так как они-то и подтверждают правило. Делают его особо железным.
А против науки не попрёшь.

Так вместо Пастернака в библиотеке появилась хорошая и востребованная книжка зарубежного автора Джованьоли «Спартак».

А я спокойно продолжил знакомиться с Пастернаком.

Над коммунизмом мы давно втихаря посмеивались, но великий Ленин живее всех живых! Он повсюду и навсегда: в учебниках, на плакатах, в кино, в газетах, на деньгах, на улицах и площадях… Он окаменел, обронзовел, навеки обетонирован и не подлежит переосмыслению.

А этот Пастернак совсем про другого Ленина. Просто, по-человечески и одновременно в тревожном предчувствии, где этот Ленин активный как вирус, вонзается в организм дряхлеющего государства, рушит его устои, удивляя и заражая массы верой в небывалое счастье.

Вознесённый над обыденностью взрывным потоком нового времени, он рвётся на острие всем понятной и близкой идеи в придуманное будущее, сам опасный и целеустремлённый, от которого не знаешь, чего ожидать.

Вот вам и Пастернак! К тому же ещё и тёзка, а это сближает.

По воскресеньям вчерашние и позавчерашние выпускники, разъехавшиеся и оставшиеся, мы по-прежнему собирались у турника напротив шурикова дома. Физкультурничали и делились новостями из своей уже новой жизни, вспоминали прежнюю, невольно отмечая, как знакомые дома, улицы и аллеи медленно отдаляются вместе с нашим детством в туманную ностальгию.

У турника мы и познакомились. У меня раньше была другая компания. Но она распалась. Один окончательно ушел в музыку, двое пошли по тюрьмам, один стал безнадёжно спиваться, и совсем кошмарный случай – Вадим застрелился у себя дома из ружья старшего брата.

Из юности во взрослую жизнь выходят не все.

Прежней моей компании турник да и вообще спорт был неинтересен. Нас больше привлекало девчачье общежитие ткацкой фабрики и песни под гитару в тёмных аллеях. А если какой турник и попадался вдруг на пути и кто-либо, уцепившись, начинал на нём карячиться, пыхтя от натуги, это вызывало лишь насмешки. Жалкое зрелище!

Шурик не пыхтел и не карячился. Легко и без напряжения он выполнял программу из разных элементов и даже не выглядел усталым.

Но главное – это было красиво!

Восхищенный и завороженный красотой силы и отточенностью движений, я тоже пристрастился к этому занятию, да с таким жаром и усердием, что постепенно стал его догонять. Чуть-чуть не догнал. Зато придумал собственное, очень эффектное, но небезопасное упражнение и занял почетное второе место.

Шурик с фигурой античного героя словно олицетворял собой спокойную добродушную силу. На турнике он крутил солнышко, двухпудовую гирю выжимал столько раз, что нам и считать надоедало. А теперь вот ещё и студент главного ВУЗа страны. Он вообще положительный, а я – как карта ляжет.

Мы стали друзьями, а площадка у турника – самым оживлённым местом сразу нескольких улиц. Для нас это была уже не физкультура, не спорт, а почти театральное выступление.

Показав, как надо, и возбудив азарт и зависть у других, мы наставляли неумех, помогали пытавшимся делать то или иное упражнение.

Остальные с разным успехом осваивали передничек, задничек, подъём силой, простенькие перевороты, а кто просто пытался подтянуться хотя бы не меньше пяти раз или немного подержать уголок – школьные упражнения.

Вот и на этот раз, сделав по несколько подходов, мы уступили место другим. Сами отошли в сторонку, и я рассказал другу о моём знакомстве с Пастернаком.

Шурик внимательно выслушал, посмотрел вдаль, наверное, вспоминая минуты прогулок с хорошей девочкой, вздохнул и задумчиво повёл головой.

- Сказала, Пастернак не один…. – Смущенно улыбнулся, потом посерьёзнел и добавил, - Обещала подготовить мне список литературы для обязательного прочтения. В среду встречаемся.

Мы вернулись к турнику, сделали ещё по одному подходу и разошлись по домам переодеться, чтобы идти в городской сад.

И вот идём мы по главной улице – естественно, Ленина – в городской сад – любимое место вечерних прогулок молодых и старых жителей городка.
Сад у нас хороший, ухоженный. Большие деревья, клумбы с цветами. И улица замечательная. По центру аллеи тоже с большими деревьями и декоративным кустарником. Длинная цепочка аллей вдоль всего городка от здания администрации к памятнику воинов-победителей.

Идём, разговариваем.

Впереди брандмауэр здания кондитерской фабрики с панно-мозаикой. Изображен Ленин в кепке и слова: «Коммунизм – светлое будущее человечества». Внизу к брандмауэру приткнулся пивной ларёк. Он уже закрыт – пиво кончилось быстрее, чем рабочий день у продавщицы.

- Идём-идём, а его что-то всё не видно, - Таня говорит, кивнув на панно.

- Коммунизм – это будущее, а не настоящее, - объяснил Генка. – Его вообще нельзя увидеть.

- Может, и увидим, куда спешить, - равнодушно отозвался я, поднимая взгляд. – Путь далёк.

- Поспешишь – людей насмешишь, – согласился Шурик.

Смотрю я на это панно, замедляя шаг, и вдруг неизвестно откуда взявшаяся мысль является из меня такими словами:

– Гитлер хотел осчастливить немцев за счёт других народов, а Ленин – всё человечество за счёт России. Вожди-романтики, б**! От обоих одни убытки.

Стало тихо. А что же я такого сказал, думаю. Нельзя так, наверно?

Но вместо мыслей ускоренным хороводом промчались разные кинокадры выступлений то Ленина, то Гитлера. Сходство поражало.

Они действительно умели овладевать сознанием и любовью масс.
Как? Почему?

Явная истеричная бесноватость и тут, и там. Неестественное состояние ораторов и толп. Массовый психоз.
Особенно ярко у немцев. Правда, может потому, что съёмка более качественная.

И позже я не раз сопоставлял эти исторические хроники, кадры из художественных фильмов, и сходство между ними лишь усиливалось.

Может, все эти понятия: коммунизм, национал-социализм, фашизм – лишь разновидности массового психоза, разные штаммы одного вируса в зависимости от места вспышки и территории распространения.

Идеологическая пандемия коммунизма выкосила пол-России.
Эпидемия нацизма разрушила Германию. Но, жестоко переболев, страны выжили и, обновлённые, начали возрождаться с удвоенной силой.
Значит, этого было не избежать? Значит, это естественный ход событий?

А споры и рассуждения о том, кто виноват, да кто первый начал – лишь информационный шум, полезный и выгодный для тех, кто шумит, ну и благодатная почва для новых потрясений.

Маятник, качнувшийся в сторону гуманизма, уже пошел обратно. Выходит, каждая такая зараза – это непременное условие развития.

Эволюция продолжается. А это процесс болезненный.

Казалось бы, что мне Ленин, что мне Гитлер и события, с ними связанные!
Мне свою судьбу строить надо! Но эти знаковые фантомы, действительно, живее всех живых и продолжают свою работу в массовом сознании, снова и снова, являя свои то омерзительные, то привлекательные черты и намекая человечеству на возможность новых кровавых потрясений.

Ну не может человечество развиваться по-человечески!

Поэтому вот так.

Если бы только Пастернак, может, и обошлось бы…

Но девочка из культурной семьи подготовила моему другу список литературы для обязательного прочтения. И рядом с Пастернаком там была Цветаева. Сборник её стихов и поэм, такой же синий однотомник, с той разницей, что востребованный и читаемый, тоже нашелся в нашей библиотеке.

Открыл я его на свою беду.

Такой атаки организм не ожидал и готов к ней не был.

Отчаянная свобода брызнула стихами со страниц этого сборника.
Свобода поверх запретов и ограничений. Всему наперекор. Без оглядки и ни на что не рассчитывая. Высочайший полёт в мировой поэзии, оказавшийся несовместимым с реальностью и даже самой жизнью.

Такую литературу мы не проходили.

Опасна она. И для юных душ, и для власти, да и вообще…

Волны гибельного восторга слишком заразны.

Я долго держал эту книжку и вернул, когда переписал в общую тетрадь то, что особенно понравилось. Первый дневник, он же медицинская карточка с первой записью истории болезни.

Цветаева стала озарением, открывшим неожиданную многомерность и колдовскую силу родного языка.

Язык – это ведь не буквы, слова и знаки препинания.

Язык – это живое море смыслов, звуков, символов, ассоциаций, научных сведений, представлений, фантазий и надежд…

Слова – это живые существа в потоке времени и сами – поток. У них тоже свой век. Они рождаются, набирают силу, живут и ветшают, меняя смысл или превращаясь в пустую, гремящую оболочку.

«И как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова».

Гумилёв тоже был в девочкином списке.

Пастернак дал понять, что я – как носитель русского языка определил себе слишком малую и легкую ношу. А Цветаева показала, что это не мы его носим, это он нас несёт. Нужно только расправить крылья и обрести свободу.

И вот здесь-то развилка.

Литература делится на живую и мертвую.

Выбирай, человек!

Я смотрю в хмурое небо.
Мем «свободен как птица» давно утратил свой гламурно-романтический флёр.
Летать гораздо труднее, чем ходить или даже бегать.
Передвигаться, отталкиваясь от твёрдой поверхности и легче, и безопасней.

А полёт – это совсем другое.

Мне не подняться.
Я наблюдаю с крыльца своего подъезда эту высокую жизнь птиц в безбрежном пространстве над нами.
Ветер треплет их перья, его порывы так и норовят вывернуть хрупкие крылья, искажают траекторию полёта. Невидимые излучения пронизывают беззащитные тела…
Там наверху свои опасности и зависимости.

Мы об этом не думаем и тянемся вверх со своими просьбами и наивными вопросами. Беззащитные внизу на Земле, ищем поддержки у Высших сил, хотя не уверены, что Им до нас есть дело.

Вышел сосед.

- Ты чего там увидал?

- Свобода! – говорю. – Общаюсь с Всевышним.

Виктор хмыкнул и усмехнулся.

– Пока ты там будешь общаться, - кинул взгляд в небеса, - с Богом или со Змеем Горынычем, тебя тут на земле уже 10 раз разведут и обворуют. Вот где свобода! И каждый её понимает по-своему – тащат и тащат, суки ненасытные.

Иван вышел. Поздоровались. Дружно покритиковали обнаглевшую власть за превышение полномочий – за...бали своими запретами и намордниками! Покритиковали народ за то, что эту власть слушается. Но в вопросе о свободе к взаимопониманию не пришли.

- Зачем человеку свобода? – набросился на меня Виктор. –

Он же может чего-нибудь натворить!

- Да еще и себе во вред, - добавил осторожный и рассудительный Иван.

- Вот именно! – подвёл черту Виктор. – Жесткая рука нужна, вот что!

Двое на одного – численный перевес.

Какие всё-таки бездны таятся за каждым словом!
Какими разными смыслами мы наполняем их оболочки!
И отстаиваем каждый своё представление.

Какое тут может быть единство и согласие! Возможно ли оно вообще?
Если только из-под палки!

Или дело вовсе не в этом? И мы как опилки школьного опыта поворачиваемся и строимся согласно диктату магнита, его силовым линиям.

Наша маленькая планета вместе с нами и со всем, что на ней, мчится, крутится, вертится под пронизывающими излучениями, о которых мы мало что знаем. Под влиянием больших и малых величин, только успевай поворачиваться! Сторонясь неожиданных пришельцев из далёких глубин космоса, от которых неизвестно, что подцепишь. Да разве убережёшься!

И вот в спокойной стране с трудолюбивым народом, стране, которую мы нередко ставили в пример собственной, вдруг небывалая вспышка протеста устоявшемуся укладу выносит человеческие массы на улицы. А их президент, который, действительно, сделал много полезного для своей родины, всего за месяц из батьки превращается в тирана.
Да, симптомы и раньше отмечались, но жили-то нормально!
А теперь уже все хотят по-другому. Массы инфицированы жаждой перемен.

Новое время формирует новую реальность.

© Борис Тропин, 2020
Дата публикации: 09.09.2020 13:58:57
Просмотров: 1524

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.