Убить Милоша Прековича
Владислав Эстрайх
Форма: Рассказ
Жанр: Психоделическая проза Объём: 11454 знаков с пробелами Раздел: "...или не рифмуется" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
Когда на банковской карте осталась двузначная сумма, я, скрепя сердце, отправился к Тадеушу. Иметь дело с этим парнем было интересно, но не слишком приятно. Изо рта несло, как от подгнившей опоры венецианского мостика, а ширинка оказывалась расстёгнутой так часто, будто мужское достоинство постоянно рвалось на волю. Перед выходом я открыл холодильник и положил в целлофановый пакет четыре банки “Tyskie”, чтобы идти не с пустыми руками. Тадеуш не любил формальности, но если эти самые формальности содержали алкоголь, отношение менялось с каждым стаканом на всё более благодушное. Подстерегавшее за дверью подъезда солнце набросилось на сетчатку глаз, как бездомный щенок на кусок тухлого мяса. Я прикрыл глаза рукой, по ладони поплыли зелёные медузы. - Какие наблюдения за сегодня? – спросил Тадеуш, едва открыв дверь. Не могу сказать, что действительно обладаю многими вещами. Надеюсь, что обладаю, так будет правильнее, но бывают и исключения - набор привычек, чаще дурных. Одна из привычек – запоминать мелочи, портящие или, напротив, гармонизирующие картину реальности. Лучше второе – так я решил. Мёртвая синица, с объективной точки зрения, гармонизирует цветочную клумбу, потому что в мире нет ничего абсолютного. А что можно взять за эталон объективности, если не мироустройство? Впечатления всегда храню мёртвым грузом. Тадеуш был единственным, кто выделял из свалки отдельные, всё ещё пригодные вещи. - Какие наблюдения за день? – крикнул Тадеуш уже из кухни, решив, что я не расслышал вопрос с первого раза. - Светофор с граффити “The end” на зелёной секции, - назвал я первую всплывшую в памяти деталь. * * * Мы сидели на ковре, затёртом и покрытом пятнами, напоминавшими ржавчину. Тадеуш не утруждал себя ремонтом. На стенах не было обоев, потолок давно оставил мечты о побелке. Хозяин регулярно протирал бетонную коробку, когда-то согласившуюся стать его домом, половой тряпкой. От этого трещины и мелкие пробоины темнели ещё сильнее, издали всё более походя на родимые пятна. - Собака грызла коровью голову с таким остервенением, будто не просто хотела набить желудок, а осознавала неуместность мёртвой головы на автобусной остановке, - сказал я. - Или собственную неуместность. - Почему? Мало ли бродячих собак можно увидеть вдоль дорог? - Мало ли людей живёт в городе, стране, на планете? Это как-то влияет на чувства, что ты испытываешь к самому себе? В чём-то Тадеуш был прав. Закон диалектического материализма – от всеобщего к общему, от общего к частному – продолжает выполняться, как конвейер, но каждый раз спотыкается на индивидуальной форме частного, будь та хоть алмазом огранённым, хоть куском дерьма, как в моём случае. Правда, несколько других кусков дерьма когда-то пытались внушить людям особое мировоззрение, позволяющее многое не замечать, чтобы никто случаем не обратил внимания, с какой миной отвращения многострадальный закон спотыкается на них самих. Начали игру. Морской бой, поддавки. Точнее, то, что называлось "поддавками" здесь и только здесь, на старом ковре, перемигивающемся ржавыми пятнами с бетонными глазками потолка. Игра не отличалась от обычного «морского боя» ничем, кроме одной детали. Соперники рисовали на тетрадных листах игровые поля, помещали на них броненосцы, крейсеры, миноносцы и подводные лодки. Фигуры расставлялись быстро, нужно было уложиться в двадцать секунд. Затем вступала в силу та самая отличительная деталь: мы обменивались листами. - C3. - Ранен! На корабле взрыв, Тадеуш, кочегары сгорают заживо! - C4. - Ранен! На корабле хаос, Тадеуш, кишки матросов разлетаются по углам. - С2. - Мимо. Ты не потопил корабль, Тадеуш, кто-то выживет, а кто-то умрёт в муках, и внутренности сгниют на солнце – радуйся. Противник самого себя отхлебнул пива, пролив несколько капель на ковёр и образовав ещё одно ржавое пятно. Мы могли бы мухлевать, расставляя корабли по краям игрового поля, чтобы легче было запомнить. Никому не приходило это в голову. - Напротив светофора висела афиша Прековича, - сказал я, вспомнив ещё одну деталь. Тадеуш промычал что-то невнятное. Вспоминал расположение своих кораблей, продумывая следующий ход. - Парень из Сербии, играющий этническую музыку. Он поднял голову. - Не люблю этнику. - Да и чёрт с ней. Понимаешь, где висела афиша? Концерт сегодня. - Стоп. «The end» на зелёной секции светофора. Собака, жрущая коровью голову на остановке. И между ними – афиша, так? - Да, чуть поодаль. Получалось что-то вроде треугольника. - Допивай пиво. * * * Я открыл дверь квартиры, где находилась моя возлюбленная. Томила ещё месяц назад передала мне ключи. Вряд ли она доверяла такому ублюдку – скорее не желала лишний раз слышать телефонные звонки с предупреждениями в духе «Будь дома, зайду к полудню». Томила лежала на кровати и смотрела в потолок отсутствующим взглядом. Я поздоровался. - Нам с Тадеушем нужен твой пистолет, девочка. Не будешь возражать? Конечно, любимая не возражала. Пока Тадеуш осматривал ствол, я раздевал Томилу, вглядываясь в загадочные глаза, словно пытающиеся увидеть что-то, находящееся намного выше обшарпанного потолка. Эта бетонная плита была мерзкой копией потолка Тадеуша. Все мы под одним небом. Кроме того, все трое находились в одной комнате – смущаться не стоило. Тадеуш чистил ствол ружья, я совершал похожие по частоте движения. - Хочешь? – спросил я у Тадеуша, закончив свою миссию и показывая глазами на Томилу, слегка сменившую позу под моим напором. - Поважнее дело есть. - Ну, надо же… * * * Концерт Прековича проходил в зале, переделанном из старого кинотеатра. Прямо над партером, нависая, как балкон, располагалась комнатка с окошком-бойницей. Судя по всему, в комнатке раньше находился киномеханик или его помощник, теперь же в ней стоял звукорежиссёрский пульт. Мы зашли в здание за три часа до начала – нас никто не задержал, сам зал и прилегающие коридоры, где всегда проходил досмотр личных вещей зрителей, были закрыты. Но дверь в комнату звукорежиссёра располагалась на втором этаже. Мы присели на широкий подоконник напротив запертой двери. Солнце светило прямо в спину, и раскалённое стекло неприветливо встречало гостей. - Тадеуш, - сказал я. - Ммм? - Ты же собираешься целиться мимо? Не пристрелишь Прековича? - Как бы то ни было, в этом нет необходимости, - довольно холодно сказал Тадеуш. - Всегда верил в силу твоего разума. - По Протагору, человек есть мера всех вещей. С чего ты взял, что, пристрелив Прековича, мы поступили бы плохо? - Кто-то, кажется, возражал, что думать, как Протагор, можно только в сумасшедшем доме. Показалось, что Тадеуш стал отдаляться. Словно пролетал сквозь оконное стекло, по сантиметру приближаясь к ненавистному солнцу. В конце концов, он закрыл собой солнце, пропуская лишь отдельные лучи по краям тела. Выглядело всё так, будто Тадеуш лежит в луже фосфоресцирующей мочи. Возможно, это было самое правдивое впечатление. - А думать, как мы? * * * Звукорежиссёр – худой небритый мужчина в майке с надписью «Kiss me, I’m drunk» на груди - подошёл к рабочему месту ровно за час до начала. Видимо, саундчек прошёл до нашего появления, и теперь оставалось лишь подготовиться. - Ждёте кого-то, парни? - Нет, всё в порядке. Он открыл дверь и зашёл вовнутрь. Крейсер на игровом поле. Остались подлодки. Тадеуш подскочил и придержал дверь. Мужчина повернулся: - Что-то нужно? Тадеуш, почти не размахиваясь, одним резким движением ударил его по лицу. Звукорежиссёр упал на пульт, сдвинув несколько рычагов. Не дав жертве опомниться, Тадеуш достал пистолет и навёл на звукорежиссёра. - Настраивай. - Какого хрена нужно? - Настраивай. Сегодня день не твоего счастья - выживешь. Мужчина осторожно повернулся спиной («Fuck me, I’m dead» - прочёл я) и стал возвращать на место ползунки частот, сдвинутые при падении. * * * Музыканты оркестра Милоша Прековича выходили на сцену по одному, из-за спин зрителей. Шли между рядов, играя, преодолевали каждую ступеньку с трелями на духовых. Когда оркестр, наконец, стал единым организмом и заиграл первую тему, на сцене появился Прекович. ...где ты, забавная? Мысли о тебе столь же бессмысленны, как земное – и, наверное, внеземное – существование. Мысли не помогут приблизиться, почувствовать запах. Ты – в черноте кофейной гущи на дне стакана, в агонии заката и сукровице рассвета. Тадеуш достал пистолет. ...есть и ещё один сущий пустяк: ты – во мне. Сиамские близнецы, единственная в мире пара сиамских близнецов, в которой один несчастный недостоин другого. Но всегда есть шанс, надежда на перемены – на возвышение... Звукорежиссёр находился в паре метров от руки Тадеуша и, не отрываясь, смотрел на рукоятку оружия. Он мог броситься на парня и выбить ствол, но, как и многие, выбирал между совестью и инстинктом самосохранения. ...пусть для этого нужно прыгнуть выше головы. В конце концов, не моя ли голова находится над дном смердящей помойной жижи столь же близко, как ограничительный буй – над уровнем моря... Когда оркестр смолк после первой композиции, оставив Прековича солировать гитарным проигрышем, Тадеуш прицелился поверх голов и выстрелил. Хлопок был на удивление оглушительным. Раньше я слышал выстрелы только в кино… ...есть и другие пути, но оставим для слепых счастливцев, которым суждено встретить тебя, на несколько мгновений слиться воедино… Исчезнуть, раствориться в тебе, но не обладать... но не понять... Дыра, которую оставила пуля на портьере, была незаметна с высоты звукорежиссёрской кабинки. Но зал вздрогнул и повернул головы в нашу сторону. Охрана, оцепившая сцену перед началом концерта, не среагировала так, как ожидал Тадеуш. Никто не выхватил оружие и не открыл по нам ответный огонь. Да и не было у них оружия. - Внизу есть вооружённая охрана, - словно пролаял Тадеуш. Он волновался. Вполне объяснимо. Тадеуш схватил меня (словно я намеревался остаться в комнате с окончательно ошалевшим и перепуганным звукорежиссёром) и, буквально выбросив из комнаты, потащил в сторону лестниц. - Подумай о треугольнике! – вещал Тадеуш, хватая ртом воздух. – Собака… жрёт… голову… the end… на зелёной секции… и мы… - Свет сейчас станет красным. - Нет!!! – завопил этот псих и отвесил мне пощёчину. – Пошёл, пошёл! Охранники здания, за считанные секунды наверняка узнавшие об экстренной ситуации, встретили нас у лестничного пролёта с оружием наготове. - Отпусти парня! – крикнул один из них и нажал на курок. Тадеуш упал. Через несколько мгновений из зрительного зала выбежала целая толпа. Окружила счастливого Тадеуша, лежавшего на полу с подёргивающимися ногами. Все кричали что-то нечленораздельное. Меня словно архимедовой силой вытеснило из паникующей массы. Я выбежал на улицу. * * * Да, мы с любимой действительно достигли взаимопонимания, хотя взгляд Томилы оставался таким же отсутствующим, и она так и не сменила позы. Кровь на подушке засохла. Когда мы в последний раз занимались любовью - перед концертом Прековича - мои руки ещё немного пачкались о липкую ткань. У девчонки не оставалось живых родственников. Никто, кроме нас с Тадеушем, не мог заметить её исчезновения. Томилу было некому хоронить. Теперь мы подолгу разговаривали, в чём раньше не видели смысла. Я приходил к ней каждый день и рассказывал обо всём замеченном – пожилом мужчине с обрубками вместо пальцев, пьяной драке двух продавщиц с местного рынка… Где ты, забавная? Как попаду к тебе? Наберусь ли мужества Тадеуша? Как бы то ни было, всё в моих руках. © Владислав Эстрайх, 2009 Дата публикации: 13.05.2009 07:01:54 Просмотров: 3810 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииИнна Кайлин [2009-05-23 17:33:33]
Рассказ иллюстрирует то, как человек становится жертвой привычки, дара (возможно). Даже друг героя – некая привычка, посредник между реальностью и прозрением, и, как случается, иногда лучше действовать самому.
Герой идет к другу не за деньгами, но «скрепя сердце» - скорее, фраза не относится к счету, а к той самой обязанности, возложенной на них таким (что надо было подчеркнуть два, три, четыре раза) бытием. «Иметь дело с этим парнем было интересным, но не слишком приятным занятием» - дело, занятие – синонимы. Потому можно было ограничиться делом. «Изо рта несло, как от подгнившей опоры венецианского мостика, а ширинка оказывалась расстёгнутой так часто, будто мужское достоинство жило собственной жизнью и рвалось на волю» - все-таки, по логике, здесь нужно «его». Ну «жило собственной жизнь» - вряд ли описывает особенность органа. А вот «постоянно рвалось на волю» - описало бы поведение лучше. «Перед выходом я открыл холодильник и положил в целлофановый пакет четыре банки “Tyskie”, чтобы придти не с пустыми руками» - чтобы не «идти», скорее. Герой заведомо опережает события, и «придти» тянет за собой последствия, о которых умалчивается. «Не могу сказать о многих вещах, что они у меня действительно есть» - мммм… напомнило дословный перевод I have not a lot of things. У меня многих вещей нет (??), а точнее ведь говорится о неполном обладании чем-то. «Надеюсь, что обладаю – так будет правильнее – но бывают и исключения» - вот тут напрашивается пример… чем же герой может обладать или думает, что имеет, а? «В основном исключения сводятся к набору привычек, чаще дурных» - опять как-то нескладно. Это «в основном», «сводятся», публицистика. «Впечатления всегда храню мёртвым грузом» - нет уже, «мертвый груз» хранится мимо воли, так уж они (эти впечатления) героя мучают. «Тадеуш был одним из немногих, кто выделял из свалки отдельные, всё ещё пригодные вещи» - может, единственным? «Мы сидели на ковре, затёртом и покрытом похожими на ржавчину пятнами» - по и по. Перестроить бы: пятна - вперед, похожим - назад. «От этого трещины и мелкие пробоины темнели ещё сильнее, издали походя на родимые пятна» - становились темнее или становились похожими. Совершенное и несовершенное. «чтобы ни один винтик случаем не обратил внимания, с какой миной отвращения многострадальный закон спотыкается на них самих» - вот если подумать, закон пишется буквами, значит, на них и спотыкается. А винтик-то каким боком к закону? «Соперники рисовали на тетрадных листах игровые поля, расставляли на них броненосцы, крейсеры, миноносцы и подводные лодки. Фигуры расставлялись быстро, нужно было уложиться в двадцать секунд» - расставляли, расставлялись «Вряд ли потому, что доверяла такому ублюдку – скорее из-за нежелания лишний раз слышать телефонные звонки с предупреждениями в духе». Тут нужна динамика. «Вряд ли она доверяла такому ублюдку – скорее не желала лишний раз слышать телефонные…» Да, ведь с этого именно эпизода начинается суть, действие, раскрываются «грешки» персонажей или… предпосылки к дальнейшему. В рассказе вовсе не один треугольник (собака, надпись, афиша), но и второй (раз, два и Томила), который надо усилить. «Зал, где проходил концерт Прековича, был переделан из старого кинотеатра» - просится ведь из «зала старого кинотеатра», не все ведь здание захапали, но… лучше «проходил в переделанном зале» «Он открыл дверь и зашёл вовнутрь. Тадеуш подскочил и придержал дверь. Мужчина повернулся» - вот тут так и просится какая-то лирика между действием, какой-нибудь сквознячок мысли. «Тадеуш, почти не размахиваясь, ударил его по лицу. Одно резкое движение» - одно движение и…? а и нет. Потому не пойму причины дробления фраз. «Теперь мне было легче понять любимую. Хотя бы из-за её поступка. Покончила с собой, узнав о смерти Тадеуша… Завистница» - как уже говорила в завистницу не верю, потому и пишу про второй треугольник, в котором Томила играет две роли… «Свет сейчас станет красным» - это, кстати, можно было пустить мыслью, как бы прочтенной Тадеушем. Вообще линию игры в поддавки нельзя было оставлять, как и ржавый ковер. Это метафора их жизни и стиля жизни. Совместный поиск знаков, который должен было отразиться в конце… Тадеуш ранен, а ведь это уже не игра на ковре, и пятно вовсе не от пива. Ответить |