Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Фрагмент (Фрагмент)

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 5971 знаков с пробелами
Раздел: "Такие рассказы"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


Фрагмент


Назавтра по дороге, шедшей вдоль стрельбища, или поперек, скорее все-таки поперек, должен был проехать генерал. Он мог проехать, задумчиво погружась в себя, а мог озирать пространство, выискивая в нём недостатки. Упущения личного состава.
- Мужики, - сказал Лёня, заставив нас построиться после изобильного варёно-картошечного ужина перед большой темно-зеленой взводной палаткой. – Завтра вдоль стрельбища должен проехать генерал. Или поперек. Скорее, поперек. Надо до отбоя скосить траву. Разбирай лопаты.
- Лёня, - с упрёком и недоумением, граничившим с болью, сказал я.
- А кос у нас нет, - Леня развел руками и покачал рано поседевшей головой, чтобы показать, что и сам он печалится, но такова неизбывная горечь жизни. – Только лопаты. А генерал проедет. И не Лёня, а товарищ старший сержант.
И каждый из нас, из тридцати рыл, сказал сакральные слова, какие кому пришли в голову. Сакральные слова принято говорить, но не записывать. Записанные, они теряют сакральный смысл.
Только Женя Бирман ничего не сказал. Он был малого роста, темен волосом и носил на большом носу большие очки в черной тяжелой оправе. Женя никогда не говорил сакральных слов и свой боевой дух укреплял цифрой. Он выучил, сколько Героев Советского Союза были евреями, и цифра ему понравилась. Для Жени она стала сакральной. Укрепляющей и возвышающей.
Но Женя не сказал цифру. Во-первых, косьба травы лопатами была для него поводом слишком мелким и незначительным, чтоб оглашать сакральное. Во-вторых, он только что изнасиловал девушку и очень переживал.
То есть не то чтобы изнасиловал. Он не то чтобы изнасиловал ее в лесу, где мы после ужина мыли оловянные котелки, ложки и кружки и заодно уж мочились.
Приятней ссать среди сосен, чем направлять струю в смрадную дыру над выгребной ямой в армейском сортире.
Одно дело когда ты с мягким шуршанием орошаешь кусты земляники, морщинистую кору, сухую прошлогоднюю хвою. Сливаешься с природой и приобщаешься к вечности. Вдыхаешь вольно и глубоко. Улыбаешься расслабленно и блаженно. Можно даже слегка постонать и протяжно сказать сакральное слово – почти пропеть его, как благодарственную молитву. Чтобы возвыситься еще больше. Хотя возвышаться ещё больше - некуда.
И совсем другое – брезгливо стоять кирзовыми сапогами на тёмных склизких, воняющих дерьмом и хлоркой, досках сортира, сдерживая дыхание.
Девушка в брезентовой штормовке того же цвета, что наши гимнастерки, сидела на стволе спиленной сосны. Капюшон она подняла, потому что моросил дождь. Из опознавательных знаков оставалась необыденность фигуры, едва различимая под штормовкой.
Женя не различил.
Он помыл странно изогнутый высокий котелок, ложку и кружку под краном на конце тонкой ржавой трубы, вертикально стоящей. Сложил кружку и ложку в котелок, закрыл его крышкой, поставил в траву и отошел помочиться. Встал метрах в трех перед девушкой, выпростал из галифе пыпыську, большую и девственную, и, вздохнув от безысходности жизни, начал дружелюбно ссать в девушкину сторону.
Она натянула капюшон на самый лоб, сомкнула крашеные ресницы и склонила главу свою к коленям своим. Дабы не зреть.
Я был самым жестоким. Я ржал, гремя котелком, а Шура Воронин, русоволосый и простолицый, кричал встревоженно: Женя, Женя.
И Женя, недоумевая, крутил головой, стараясь удержать правой рукой пыпыську. Приподнимая ее, чтобы струя не попала на сапоги.
- Да ладно, - попрекнул меня Шура. – Кончай.
- Он ее изнасиловал, - сказал я, вытирая слезы.
Турбулентная струя золотисто поблескивала в лучах заходящего за сосны солнца и рушилась с мягким шорохом в густо-зеленую траву.
- Что такое? – Женя возмущенно блеснул стеклами очков. Он, наверно, решил, что мы над ним издеваемся, и, может быть, даже обдумывал, как сокрушить нас сакральной цифрой.

На выкошенное лопатами стрельбище нас погнали пораньше, часов в пять утра, когда только рассветало и в тумане ничего не было видно. Нам надо было отстреляться до того, как вдоль, или скорее поперек стрельбища проедет, пристально обозревая, генерал. Мы зевали, мерзли и говорили сакральные слова. Майоры и подполковники хмуро молчали. Разогнать туман было не в их силах, и они сердились.
Когда туман всё-таки слегка рассеялся, с циничным равнодушием к нашим проблемам, мы стали, подгоняемые майорами и подполковниками, стрелять из гранатомета.
Покоцанная дрезина каталась, тягомая проволочными канатами, по рельсам туда-сюда, рассекая мутные лохмотья тумана, и её, чуждую нам гадину, условный танк условного противника, покусившегося на наш мирный сон, надо было сокрушить, чтобы впредь никто никогда не.
Женя с гранатометом были примерно одной длины. Может быть, это нас и спасло. Сосредоточенно распластавшись на траве, раскинув в стороны ноги в кирзовых сапогах, он наставил эрпэгэ раструбом в поле и гранатой к нам.
То есть, это была не совсем граната. Болванка. Её хватило бы, чтоб убить двоих-троих из нас, стоявших метрах в десяти от раскинувшего ноги в кирзовых сапогах Жени.
Он деловито поднял планку прицела и стал нащупывать пальцем спусковой крючок.
Я взвизгнул и заржал. Шура Воронин застыл отрешенно, готовясь к неизбежному. Лёня истерично, подвывая от безысходности, заорал, разбавляя вопросительные, побудительные и повествовательные предложения сакральными словами.
Лёня высказал конструктивные предложения, и Бирман не мог от них отказаться. Он обернулся и посмотрел на нас вопросительно. Будто ждал, что мы объясним ему, почему спусковой крючок такой неудобный, изогнутый в другую сторону.
- Наоборот переверни, - спокойно сказал Шура. – Гранатомет наоборот переверни.
Женя поелозил в траве, разворачивая эрпэгэ. И снова застыл сосредоточенно, выискивая в остатках тумана едва различимое темное пятно вражеской злобной дрезины.
- Фуххх, - сказал Лёня, отирая со лба капли пота. Или капли тумана.

Проехал в тот день генерал вдоль стрельбища, или, верней, поперек, мы так и не узнали.

А Женя Бирман умер через три года.
Праведники не живут долго.
От этого бесконечно грустно.



© Евгений Пейсахович, 2012
Дата публикации: 29.12.2012 18:22:02
Просмотров: 2730

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 43 число 86:

    

Отзывы незарегистрированных читателей

igorad52 [2013-01-10 17:39:19]
Хорошо, сокральное слово, очень хорошо...

Ответить
Пасыб.
Он старался (с)