Чудо...

Владимир Борисов

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 17653 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Чудо о кровельщике пятого разряда Иване Богомолове и супруге его Клавдии

https://youtu.be/l5Q2uniH0Ys

В церкви уже отзвучало «Верую», когда Иван наконец-то решился подойти к священнику.
- Здравствуйте отец Михаил. Я хотел бы вам кое-что показать.
- Да. Пожалуйста.
Высокий, сутулый протоиерей отложил в сторону библию и сверкнувший позолотой наперсный крест, облокотился на аналой.
Иван аккуратно, палец за пальцем снял черные кожаные перчатки и положил руки перед собой на наклонную поверхность аналоя.
- Господи!? Да неужели это то, о чем я думаю?
Священник размашисто перекрестился.
- Да. – Иван жалко, потерянно улыбнулся, вновь натягивая перчатки.
- А можно…
- Вы имеете в виду прикоснуться? Да, пожалуйста. Если конечно не боитесь…
***
-…Да ты что, Клавдия!? Да какой я тебе прокаженный!? Ну, подумаешь, ладонь чешется, да мало ли что это может быть? Я ж кровельщик, Клава, может быть там, наверху, на крыше, какая холера меня и укусила, да я не заметил, комар, какой или овод к примеру? Или допустим руку слегка о медь оцарапал, а в ранку ярь попала. Так что ж теперь из-за такой мелочи мне и с женой переспать нельзя!?
- Нельзя! – Злобно зашипела Клавдия и резко, полной в ляжке ногой, столкнула худощавого Ивана на пол.
- Надевай свои труселя, и с утра чеши в Чебаркуль. Пока из КВД справку не принесешь, о постели со мной и не мечтай. Кобель шелудивый! Ишь, затихарился словно клоп, среди подушек. Ползет к сладкому. Только яйца звенят. Хрен тебе! Иди на диван, дрыхни. Знаю я вас, сифилитиков.
- Ну и пес с тобой. Уйду.- Иван поднялся, на ближайшей табуретке нащупал трусы и пошел спать в соседнюю комнату, на диван.
***
Возле кабинета никого не было и лишь тучная старуха, по-видимому, уборщица, рассевшись на неудобном пластиковом стуле и приобняв отполированный черенок швабры, прикорнула в углу у окна, в дырявых тенях большой, раскидистой монстеры.
…Черная, кривовато прикрученная к двери стеклянная табличка вещала:
«Кабинет№21. Врач – дерматолог Кулик Л.Л.»
…Дерматолог, толстый, неопрятный мужик в несвежем белом халате, облокотившись об откос окна, сидел на широком подоконнике и курил папиросу.
- А я к вам товарищ Кулик.
Иван протиснулся в кабинет и, подойдя к врачу, протянул ему хрусткую бумажонку с направлением.
-Ну, к нам, так к нам…- Врач выбросил окурок в окно и в облаке табачного дыма подошел к своему столу.
- Раздевайтесь, Иван Богомолов. – Проговорил он, равнодушно глянув в направление. – До трусов.
- Зачем же до трусов? – Иван протянул ладони.- У меня вот только здесь, на ладонях что-то неладное приключилось. А так я здоров. Честно-честно здоров.
- Ты у нас кем трудишься, Иван Богомолов? Трактористом, небось?
- Зачем трактористом?- В конец запутался и даже вроде бы и обиделся Иван.
- Кровельщик я. Пятого разряда кровельщик. В основном по меди конечно, но если нужно, то и черепицу натуральную вполне сработать сумею.
- Кровельщик говоришь!?- Дерматолог ожил и уже не без интереса посмотрел на Ивановы ладони.
- А все равно, господин кровельщик, раздеться вам хочешь, не хочешь, а все одно придется. Сам понимать должен, черепица - черепицей, а psoriasis vulgaris, это уже по моей батенька части. Раздевайся, кому говорю!?
Иван вздрогнул, испуганно взглянул на медика и уже без пререканий разоблачился, аккуратно сложив одежду на кушетку.
Дерматолог сел на стул и водрузив на большой мясистый нос старые очки с круглыми залапанными стеклами, дотошно осмотрел стоящего перед ним кровельщика.
- Да…- Откинувшись и сняв очки, пробурчал дерматолог Кулик. – Вы оказались правы. Везде относительно чисто. Небольшая сухость кожи на коленях, ну это, скорее всего, профессиональное, и лишь на ладонях, несомненно, вульгарный псориаз.
Ну, это не смертельно. Мы его гормонами голубчика…Гормонами.
Он закашлялся, глубоко, с мокротой и, выудив из кармана халата изогнутую сигарету, с удовольствием обнюхал ее.
***
…В прогнозах дерматолога что-то пошло не так. А если быть более откровенным, то все пошло не так как, предполагалось.
Ни мази, ни ванночки, ни аппликации, ни даже обещанные гормоны, не приносили заветного облегчения: практически, ничего не помогало. С каждым днем Ивану становилось все хуже и хуже. По началу, когда зуд в ладонях был еще относительно терпимым, Иван работал, хотя и через силу. Помогала выработанная годами манера держать киянку в пол ладони. Ну, а как только боль в язвах становилось нестерпимой, Богомолов укрывшись среди стропил, выпивал загодя приготовленный стакан самогона, настоянный на хлебных корочках, туго обматывал руки свежим бинтом и только тогда брался за киянку. Но какая работа после стакана? А после второго? Да никакой. Тем более, если работа на высоте.
Вот Ивана и уволили. Из жалости, уволили, по-доброму. По собственному так сказать желанию.
желанию.
Клавдия смотрела на окровавленные, пропахшие дегтем и серной мазью бинты Богомолова, смотрела, да и уехала к матери, в Копейск. Сама уехала и сына с дочерью с собой прихватила: надо полагать из вредности.
А тут уже и Иван не выдержал. Запил основательно и надолго.
***
Впрочем, что это такое, русское надолго? Тем более, если жена у Ивана была хоть бабой и стервозной, но отнюдь не дурой и прекрасно понимала, что в нынешние зыбкие времена кровельщики пятого разряда на улице не валяются. А то, что у кровельщика запой, так это проходящее, а там глядишь, мужик перебесится, отоспится, в ноги к начальству бросится и снова на работу выйдет. Именно так рассуждая, Клавдия раз в неделю, домой наведывалась: наличное из кармана муженька выгрести, да излишки спиртного в выгребную яму вылить. Одним словом, через пару недель проснулся Иван, глянул на себя в зеркало, похмелился чайным грибом да капустным рассолом, в баньке попарился и завязал. Благо никогда особо спиртным не баловался. По праздникам, разве что…
***
Вот так бы наверно и закончилась совместная, семейная жизнь Богомоловых, (ну что за семья, право слово, когда он в Чебаркуле, в бобылях кукует, а она с детьми у тещи в Копейске, пыль асбестовую глотает?), кабы не случай, произошедший с ней на рынке.
Решила Клавка как-то ребят своих, хурмой побаловать. Она и сама с детства любила фрукт этот, особливо если после морозилки, чтобы рот не вязал, а уж про детей своих и говорить – то несерьезно. Им пару килограммов «королька» уговорить, что плюнуть.
И вот ходит она вдоль прилавков, апельсинами да лимонами, киви и мандаринами, с ромбиками наклеенными любуется. От запахов в голове круженье, да рот слюной полон.
И слышит она краем уха, как торговка творогом и молоком, краснощекая да полненькая, соседке своей по прилавку рассказывает…
- Ты понимаешь, Машка. Он, мужик-то этот, похоже совсем блаженный. Забесплатно, за продукты да за сигареты, разрешает к рукам своим прикасаться.
Другой бы на его месте давно бы на машину себе накопил, да не на Жигули какие-нибудь, а на иномарку, а этот по-моему даже на велосипед не наработал.
- И что, неужто и в самом деле от всех болезней, руки-то его дырявые помогают, или выборочно?
- От всех Маша, от всех!
Убежденно проговорила молочница и перекрестилась.
- Золовка моя, с мужиком десять лет не предохраняясь, живет, а толку нет. А месяц назад из Чебаркуля вернулась и почитай сразу же залетела. Хотела было снова к нему съездить, тыщенку в благодарность подарить, да я ее дуру, еле отговорила. Ну, зачем ему деньги, юродивому? Они, те, что Богом отмеченные, завсегда юродивые.
Позабыла Клавдия, зачем на рынок пришла. Какая уж тут к чертям собачьим хурма, когда муженька ее, Ваньку, Богом отмеченного, все кому не лень обманывают!? За леченье едой да сигаретами расплачиваются. Сунула она в карман авоську и бегом до дому. Матери своей, все, что услышала в молочном ряду, наскоро пересказала, детей в макушки поцеловала и на вокзал, в самый раз к электричке поспела. Последней перед дневным окном, той, что на одиннадцать, двадцать.
***
В церкви уже отзвучало «Верую», когда Иван наконец-то решился подойти к священнику.
- Здравствуйте отец Михаил. Я хотел бы вам кое-что показать.
- Да. Пожалуйста.
Высокий, сутулый протоиерей отложил в сторону библию и сверкнувший позолотой наперсный крест, облокотился на аналой.
Иван аккуратно, палец за пальцем снял черные кожаные перчатки и положил руки перед собой на наклонную поверхность аналоя. Сквозь слегка зарубцевавшиеся раны, сквозные отверстия на правой и левой ладонях, проглядывала полированная поверхность аналоя.
- Господи!? Да неужели это то, о чем я думаю?
Священник размашисто перекрестился.
- Да. – Иван жалко, потерянно улыбнулся, вновь натягивая перчатки.
– Это стигматы. Сначала мы с врачом думали что псориаз, а оно вон как обернулось.
- Постойте, постойте. И давно это у вас?
- Давно. С месяц примерно. Поначалу все мной брезговали, стороной обходили, а теперь наоборот: пытаются прикоснуться. Говорят, что от всех болезней помогает.
- А мне можно…
- Вы имеете в виду прикоснуться? Да, пожалуйста. Если конечно не боитесь…
- Нет. – Зачастил протоиерей, облизывая губы.- Я хотел попросить нашу Марию к вам прикоснуться, ту, что в свечной лавке стоит. У нее сегодня высокое давление. Голова болит и кружится. …Я могу ее к нам пригласить?
- Да ради Бога. Мне не жалко. – Иван снял перчатки и, скомкав, убрал их в карман.
- А в прочем нет. – Священник остановился, какое-то время постоял, глядя в пол, и вдруг решительно вернулся к аналою.
- Я сам, сам должен…- Прошептал он громко и, прикрыв глаза, положил свои руки поверх Ивановых.
Ничего не произошло.
Совсем.
Священник ощутил слабое биение пульса на запястьях Ивана и горячую влажность ран на его ладонях. Легкая брезгливость и огромное разочарование зашевелились в душе отца Михаила.
- Ну, какой же я болван, прости Господи! Ну, какие могут быть стигматы у этого человека, самого простого кровельщика? Да он и в Бога – то, небось, не верует?
Протоиерей укоризненно посмотрел на Богомолова и вдруг странное, до сих пор ни разу им не испытанное чувство жуткого, щенячьего одиночества, заполнило все его естество. Беззвучная и одновременно звенящая ярко-белая пустота, колыхаясь и разрастаясь, размыла все окружающее его пространство. Расписанные древними фресками старинные стены церкви исчезли, исчезли и иконы, и аналой, и даже руки Ивана Богомолова исчезли, и на всем белом свете казалось, остались лишь он, отец Михаил, настоятель церкви « Утоли моя печали», да чей-то голос, усталый и вроде бы даже разочарованный.
- Что же ты, брат мой, на деле совсем и не тверд в вере оказался? Чудесам моим подтверждения жаждешь. Но тебе ли, пастырю этой церкви и не знать, что в каждой капле дождя, в каждом дуновении летнего ветерка, чуда больше, чем делах, чудесах антихриста, тех, «которые дано было ему творить, обольщая живущих на земле». А здесь перед тобой, явное чудо: самый обыкновенный человек, сам того не желая явил людям на руках своих, следы мук моих, тех самых, что я, и вместе со мной и отец мой, приняли раде всех вас, и живущих и не рожденных пока еще.
- Господи! Да разве ж я посмел бы…- Отчаянно цепляясь за руки Ивана, Отец Михаил рухнул на колени, но голос в голове его, впрочем, как и ярко-белое, звенящее марево уже исчезли, и лишь изумленные прихожане в молчанье столпились вокруг лежащего на полу священника.
Богомолов, скривившись, словно от резкой зубной боли попятился. Толпа отхлынула, расступилась и он, развернувшись, интуитивно бросился в этот образовавшийся коридор.
***
В комнате, на большом круглом столе грудой лежали заработанные Иваном продукты. В основном мука, в больших, двухкилограммовых пакетах, макароны в цветастых шуршащих пачках, кабачковая икра да рыбные консервы в плоских железных баночках.
- Лапша яичная. Первый сорт! – Насмешливо и громко, почти по слогам прочитала Клавдия и с силой швырнула пачкой с лапшой в вошедшего в комнату супруга.
Иван увернулся и упаковка, лопнув, засыпала кровельщика с головы до ног белесой, ломкой лапшой.
-Да ты что ж творишь, Клавка!?
Он попытался добавить в голос металла, но супруга в этот раз не промахнулась и банка бычков в томате, догнала его прямым попаданием под вздох.
- Да что же ты делаешь, Клавочка?
Выдохнул через боль мужик и сполз на пол, в ужасе глядя на приближающуюся супругу.
Клавка и в молодости-то была девицей крупной, грудастой и жопастой, а после родов совсем обабившись, удивительным образом умудрилась увеличиться не только вширь, но и в высоту и в последнее время стала почти на голову выше своего мужа.
Подойдя к нему и прихватив его за шкирку, Клавка дыша Ивану в лицо горячо и влажно, громким и от того еще более страшным шепотом, проговорила.
- …Ваня. Ты что ж из себя бессребреника корчишь!? А?
За бесплатно народ лечишь!? Добреньким казаться пытаешься? Для кого!?
Для людей!? Да они о тебе завтра и думать забудут, чудак ты через букву М!
Хотя нет! Вру! Они – то, как раз и не забудут такого простодыру.
Еще бы.… Сейчас, когда за любую самую простенькую операцию, приходится платить деньги немалые, в Чебаркуле, в ведомственной квартире появился Богом обиженный Ваня, что лечит любые болезни, а что самое главное совсем бесплатно, за муку и макароны!
Клавдия перехватила ворот мужа в другую руку и волоком подтащила Ивана в глубь комнаты, к шкафу, где за стеклом, в дешевой пластмассовой рамке красовалась уже поблекшая от времени, большая семейная фотография: Иван, рядом с ним серьезная, даже скорее строгая Клавдия. У Ивана на коленях сидят трехлетний сын и четырехлетняя дочь.
- А ты знаешь, Ванечка, что твой сын при ходьбе уже пальцы подгибает? А сколько сейчас нормальные ботинки сорок третьего размера стоят? А Сережка наш уже сорок третий носит. А Машка? Ты не в курсе, что ей уже скоро четырнадцать? У девчонки первая любовь, а на локтях у кофточки заплатки. Про мать мою, инвалидку по диабету я вообще молчу. А ты у нас, то бухаешь, то задарма в качестве лекаря пашешь. Альтруист хренов!
Запомни Иван.
Клавдия подняла мужа с пола и аккуратно оправила ему его куртку.
- Твоя макаронная зарплата семью нашу больше не устраивает. Теперь за леченье ты будешь брать, как полагается, деньгами: либо я подаю на развод и детей наших, больше ты никогда не увидишь.
Она улыбнулась, поцеловала мужа в лоб и принялась за уборку.
***
- Спасибо вам большое! Оленька первый раз за последние несколько лет улыбнулась. Спасибо. Теперь – то все, я уверена, что дочка пойдет на поправку. А то у нас в Казани, на нас уже все рукой махнули! Я вам что-то должна?
Тонкая в кости, смуглолицая татарочка радостно поцеловала в головку пятилетнюю дочку, которая своими полупрозрачными ручками, все еще крепко сжимала Ивановы пальцы.
- Иван, боязливо посмотрел на дверь в соседнюю комнату, за которой притихла супруга и, пряча глаза, проскрипел:- Пять…Девочке пять лет, а значит, с вас и пять тысяч.
Потом помолчал и уточнил.
- Пять тысяч рублей… Не долларов, а рублей…
- Да-да…Конечно. Я поняла.
Татарочка с трудом набрав необходимые деньги, большую рыхлую стопку мятых купюр и, положив их на тумбочку, заторопилась.
Пойдем Оленька. Нам еще на вокзал нужно…Пойдем.
Они вышли, замок щелкнул, и в комнате появилась Клава в распахнутом, полупрозрачном халатике.
- Вот видишь Иван, как все просто, а ты кочевряжился.
***
Через несколько дней, стигматы на руках Ивана затянулись здоровой, розоватой кожицей, а к концу недели окончательно зажили, даже и следа не осталось.
Начальник СУ № 4, ГипроОргСельСтрой, снова взял Ивана Богомолова к себе. Еще бы, ведь кровельщики пятого разряда, опытные и к тому же непьющие, на дороге не валяются. Способность лечить наложением рук у Ивана пропала. К нему еще какое-то время приезжали люди, но все меньше и меньше.

© Владимир Борисов, 2020
Дата публикации: 23.08.2020 22:40:34
Просмотров: 867

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.